Нежность к мертвым

Данишевский Илья

какими событиями, как и повелось в дальнейшем: события их

истории не маркированы, никак не могут даже казаться знаме-

нательными или символичными, вокруг них ничего не про-

изошло и больше не произойдет, кроме самой этой встречи —

на разных концах помещения. Пигмалион сидел за столом, он

появлялся здесь часто, как бы ожидая знакомства с кем-либо;

его одиночество было уже достаточно долгим, чтобы любую

встречу посчитать значительной.

Герр Маннелиг оказался здесь

позже — волей случая — и пусть он предпочитал эксперименти-

ровать, а не ждать, не слишком многие были согласны на такие

эксперименты, и герра все еще нельзя было в полной мере

назвать проституткой; и в силу неизбыточности опыта, он все

еще считал свои попытки и эксперименты чем-то значитель-

ным и, как бы, не растрачивался по пустякам. Они шептали

друг другу на ухо «я будто протащен по кругу, я уже здесь, и

мы оказались рядом, я уже распутал свои самообманы и про-

исходящее – всерьез», «Ne me quitte pas», «Ne me quitte pas»,

340

Нежность к мертвым

«Ne me quitte pas», «Ne me quitte pas», «Ne me quitte pas», «Ne

me quitte pas», «Ne me quitte pas», «Ne me quitte pas», – то есть

не говорили друг другу ничего серьезного, сколько бы не по-

вторяли.

Герр Маннелиг входит в комнату начищенными ботинками,

хорошо и гладко начищенными; его беды — очень взрослые,

они серьезны, и этим Маннелиг напыщен, своим оторванным

от души страданием, и страданием делает оторванность от ду-

ши. На нем серый пиджак, и им он хочет прикрыть тело обыч-

ного клошара. Вот он вспоминает двор, на котором играл в

детстве — и тут же хочет отрешиться от детства — и игры его

были такими некрасивыми, такими приземленными, и в при-

земленной мерзости Маннелиг предсказал себе одинокое и

очень серьезное будущее. У его рубашки дорогие манжеты и

дорогие запонки, с унизительной четкостью он — определяя

Пигмалиона за своего — рассказывает, что его отношения с

каким-то молодым человеком, кажется, исчерпывают себя, и

пусть Маннелиг сделал все, чтобы это — только казалось — они,

кажется, действительно уже на нуле, и, не глядя на эту неуда-

чу, Маннелиг готов отправиться куда-то дальше. Его умение

отпускать опыт делает его лицо — моложавым, привлекатель-

ным, даже красивым, но лишает чувственности; почему-то

страшно расстегнуть его красивый пиджак, снять красивую

рубашку,

страшно от этих начищенных ботинок, страшно от

стрелок на брюках, особенно страшно от запонок, страшно

видеть, что Маннелиг полностью сформирован красивым телом

очень холодного оттенка, его позвоночник красиво и холодно

просвечивает рельефно и мускульно на спине; есть в его дви-

жениях вычурная и воспитанная четкость. Пигмалион, при-

знанный за своего, взорван признанием, его манера говорить

живая, очень лживая, его тело очень жестоко по отношению к

самому себе — ни разу оно даже не пыталось поверить словам

Маннелига о его красоте, а если бы поверило, то — вскоре —

оказалось бы вновь растоптанным. Оно было таким — тело —

что, наверное, его можно было бы любить какой-либо геш-

тальтностью и тайной черного ящика или украшать поэзией, по

нему можно было сходить с ума, но нельзя — выстраивать

крепкие отношенческие отношения; с ним возможна любая

пограничность, оно начинает работать и возбуждать в сумраке,

341

Илья Данишевский

любая контрастность указывает на его несовершенство. Но речь

этого тела стекает вниз, она слюняво бурлится, но душа Пиг-

малиона молчит. Она размышляет о детстве, о странной забаве

с мертвой собакой, рассказ о которой — становится пикантным

рыболовным крючком, но никогда — настоящей вехой его био-

графии. При всех предупреждающих знаках и при всех предва-

рительных объяснениях — Пигмалион всегда остается обвинен-

ным в сумасшествии, хотя вначале — все они, все они, «Ne me

quitte pas» – видят это интригующей красотой. Руки — тонкие,

как стекло — как бы красивые, но на самом деле нет. Разум его

— очень выстроенный, очень ажурный — легко изучается в три

щелчка. Разум же герра Маннелига легко нащупывает кнопки,

три щелчка свершаются в три недели, и после — заверения о

чем-то большом — герр уже двигается дальше, в разгадке этого

ребуса найдя только разочарование. Их различие очевидно:

опыт одного могилен, для другого — является трамплином, и

дальше следует прыжок в пустоту.

Они гуляют по улицам. Они идут, куда им идется, но на

самом деле Маннелиг давно распланировал дорогу. Они свер-

нут вот здесь, и два часа отсидят тут. Они двинутся дальше,

они будут говорить хорошо подобранными фразами, их отно-

шения будут стремительно развиваться, любое торможение