Нежность к мертвым

Данишевский Илья

ринующийся в собственной посредственности. Он пытается

расшевелить это телом, разговором о своей жизни, о многочис-

ленных заботах будних дней, но не находит понимания на яс-

ном для себя языке. Разговор, выстроенный по привычкам

Пигмалиона, действует Маннелигу на нервы, но, все же, он

впервые чувствует себя полностью разделенным с кем-то, пол-

ностью подчиненным и подчиняющим. Мечта о доме-

исключительно-для-двоих выражена в страдальческом

сосуще-

ствовании. Их взаимная любовь рассыпается при попытке кон-

такта. Там, на улице, кипит жизнь, Маннелиг знает об этом, но

не может коснуться ее, ведь жизнь не любит герра Маннелига,

а Пигмалион не знает о жизни, он забыл жизнь и забыт жиз-

нью. Он продолжает накручивать свои ощущения и свой разум,

чтобы вечером тщетно пытаться насытить душу и разум Ман-

нелига беседой. Когда это не получается, они снова выходят на

344

Нежность к мертвым

улицу, чтобы прогуляться, в надежде реализовать свою любовь

движением и взаимной ненавистью ко всему живому.

Маннелиг раздражен тем, что ненависть к людям в Пигма-

лионе выражена пассивно. Она более честная, чем ненависть

Маннелига — выражена исключительно тишиной. Эта нена-

висть не использует слова для своего выражения, она полно-

стью вырезает человечество из поля зрения Пигмалиона. Ман-

нелиг чувствует свою слабость перед силой подобной ненавис-

ти; свою он привык выражать горячностью, а свою лояльность

в отношении человеческих качеств Пигмалиона — любовью к

нему; ему необходимо как-либо разделить пространство на

любимое и ненавистное, поместив в первое исключительно

Пигмалиона, но пространства все равно смешиваются, и Пиг-

малион ощущает направленную на него ненависть. Эту нена-

висть он переваривает холодно, и заставляет Маннелига стра-

дать от холода. Они гуляют по улицам и возвращаются домой,

где Маннелиг начинает жарить для своего любовника мясо.

Всю свою любовь он вкладывает в этот огонь, но, кажется,

Пигмалион кормится исключительно собственной ничтожно-

стью, и остается к мясу и любви Маннелига равнодушным.

Пигмалион говорит «Ne me quitte pas», но это звучит издева-

тельством и литературным приемом; Маннелиг не знает фран-

цузского, и знает лишь перевод, но Пигмалион никогда не

спускается, он только «Ne me quitte pas», «Ne me quitte pas»,

«Ne me quitte pas» и ни одного человеческого жеста. Пигмали-

он снова остается один в квартире,

и все в ней кажется ему

чуждым. Теперь, после знакомства с Маннелигом, все кажется

ему чуждым, даже он сам — обращенный к самому себе — уже

чужой, уже израсходовавший свое предназначение, сущест-

вующий только для увеселения Маннелига; и Пигмалион с

затаенной радостью знает, что веселить осталось недолго; непо-

нимание скоро вырвется в слово, и тогда Пигмалиона ждет

радостная смерть. Там, после этой смерти, Маннелиг отправит-

ся дальше, в какую-то новую любовь, более ясную и с горячим

мясом, хорошего качества прикосновениями, с дорогой одеждой

и блистательными подарками. Там, уже скоро, они оба будут

избавлены от глупого творческого восприятия Пигмалиона, от

его любви — к ожившей красоте, лишенной чувственности. Там,

очень нескоро, Маннелиг поймет, что никто, кроме Пигмалиона

345

Илья Данишевский

не принимал его истинной холодной натуры, не любил его

мраморные изгибы любовью художника к красоте. Там, с кем-

то другим, кто покинет Маннелига, и подарит ему возможность

сетовать на страдание, Маннелиг будет шептать «Ne me quitte

pas», «Ne me quitte pas», «Ne me quitte pas», «Ne me quitte pas»,

не вспоминая Пигмалиона, но навсегда — с Пигмалионом внут-

ри себя.

Рано утром Пигмалион оказывается на улице. Нельзя ска-

зать, что Маннелиг выкидывает его вон. Это слишком некраси-

во для его красивых рук. Но — скорее всего — он именно выки-

дывает его, и Пигмалион оказывается на улице. Он ждал этой

минуты, он рисовал ее в своей голове, и это было его единст-

венным творчеством все эти месяцы. Утренняя улица оказалась

совсем не такой, какой видел ее внутри себя Пигмалион. Она

была залита болью, горячим весенним солнцем и людьми, ко-

торые куда-то двигались. Пигмалион знал, что все закончилось,

а Маннелиг еще нет. То, что для первого смерть, для второго

лишь выдох. Поэтому Пигмалион идет по улице. На самом

деле он не знает, как ходить по улицам и куда сворачивать без

помощи Маннелига, и в этом он чувствует силу своей ничтож-

ности, в ничтожности — силу своей любви. Все эти люди во-

круг, весь этот солнечный свет как-то существуют без любви, и

теперь Пигмалион, наказанный за врожденный брак, так же

существует вне ее контуров. На самом деле ему легко. Кажется,

он способен дышать, теперь — не нужно никаких усилий, тра-