Нежность к мертвым

Данишевский Илья

щающий идею судьбы в реальность, и подвергает насилию

лишь того, кто обязан быть изнасилован», – прочитал Джекоб.

Утренняя Братислава наполнена шумом, мистер Блём на-

блюдал, как целая свора трупов выстроилась в очередь на ис-

поведь к святому Франциску. Их продолговатые пегие лица,

как хлопья снега, струпьев, гнойничков, тайных лабиринтов

метастаз и судорожного кашля. Их естество раскроено ветром

на части: жертвы обманов, священников

и пустосердия, – ры-

жий пес вертится у мертвенно-стоптанных ног, пес-живой, как

яркое пятно посреди Братиславы. Утром она — наполнена яро-

стным шумом, тысячи голосов вновь нагоняют Джекоба,

«вспомни! Вспомни нас!», и какие-то тайны прошлого приот-

крываются на минуту, кажется, что жизнь — это рана, смор-

щенные края источают давно забытую вонь, силуэты людей,

домов и гостиниц, Джекоб не мог помнить этого ясно, но было

очевидно, что все это имеет какое-то отношение к прошлому.

Но он не хочет вспоминать, заползать в расползшийся шов, он

снова куда-то мчится, и когда проходит мимо Ассизского, ему

кажется, что стекла церкви — это перепонки, трепещущие на

ветре воспоминаний, слизистая раздражена, горло раздирает

кашель, коже холодно, нарушение сна и аппетита, какой-то

тяжелый недуг живет глубоко внутри, мистер Блём не знает

его имени, но чувствует, как мышка-песчанка копает нору к

центру его души.

«Ярость Вашей болезни не убивает, она покрывает Вселен-

ную пленкой густо-черной смолы или дегтя…», – читает Дже-

коб в автобусе, а из окна виден холм, укрытый снегом. Погосты

кажутся овцами. Пастух где-то рядом. Он не был жнецом,

Джекоб всегда представлял пастуха подобных овец — челове-

ком-с-ножницами, смерть всегда так чудовищна, приносящий

ее вооружен ножницами. Пророк всегда устремлен вперед, он

видит, его не интересуют математические ребусы и метастати-

ческие причины, Критские захоронения и мандалы, он просто

видит и не может иначе, – Джекоб никогда не вспоминает.

Тихий город погружен в ощущение праздника. Здесь ти-

шина рокочет, и тревога дремлет в глубинах старых строений,

подвалы отравлены тайнами, магазины распродают столетия,

134

Нежность к мертвым

одиночество зацветает в сердцах, рыба-чума спит в местной

реке. Я уходил в город от разговоров и вечерних пьянок. Брах-

маненок тратил индийское золото своего отца на «хенесси» и

«джек дэниэлс», его приятели заполняли нашу комнату и пили

до черноты; их свежие

организмы просыхали к утру и устрем-

лялись на горнолыжный склон, они радовались скрежету подъ-

емника и девушкам в цветастых вязаных шапках, их скейтбор-

дам и их неумению; с горы — соскользнуть быстро, в этом она

похожа на жизнь, смерть, оргазм и спазмы. Город был проти-

воположен горе. Каталепсия, эпилептические припадки, рак

грудного механизма противопоставлен пьяной драке, убийству

и остановке ритма. Каждый дом сдается в аренду, в каждом

своя тихая тайна и тихая семейная жизнь. По субботам жен-

щины посещают кладбище, стряхивают снег с уснувших овец.

Город — бесконечная менопауза, внутреннее кровотечение, по-

чечная колика. Почечная колика заставила Гумберта схаркнуть

в раковину клок желтоватой слюны, ее нити все еще стягивали

губы, отравленное дыхание разъедало не только комнату, но и

сами его внутренности. Жизнь в этом теле была омерзительна:

сколько себя помнил, Гумберт находил это тело больным: то

выпадали волосы, то сильные морозы сковывали яички, и мо-

чеиспускание начинало приносить боль. Гумберт не помнил

дней радостного солнца, его жизнь пролегала сквозь ядерный

реактор, мясоразделочную и темные коридоры прошлого.

Внутри этого комбайна, молящего муку, жила ярко-красная

птица страсти. Единственный остров в гнойно-желтом океане

будней.

Он хранил свою переписку с психиатром, как сентимен-

тальные письма в бутылке, записи старинных романсов своей

венгерской родины, патефон матушки и крохотную фотогра-

фию своей Долорес. Ло на велосипеде, который он подарил ей

на шестилетие. Трагедия, похожая на падение в озеро Бодом.

Очередная жертва свергнутой словацкой королевы — Эржебет:

Долорес с мышиными волосами и тонким голосом. Долорес на

велосипеде. И Долорес, умершая самой страшной смертью из

всех. Она упала под подъемник, а теперь Гумберт каждый день

слышит его шум, в этом очень легко сойти с ума, его первая

дочь чувствовала, как коченеют пальчики, но не могла позвать

на помощь, бездушный подъемник разбил ей череп, и от боли

она потеряла возможность кричать. Гумберт бежал через снег,

135

Илья Данишевский

и пес Гумберта бежал, но они нашли, когда было слишком

поздно. Маленькая Ло уже была, как труп птицы, разбитая,

невесомая, она терялась в огромных ладонях своего отца, пес

плакал на звезды и облизывал ботиночек Ло. Долорес на вело-