Нежность к мертвым

Данишевский Илья

ду, что все очень плохо. Может, она зайдет. Незамужняя, ста-

127

Илья Данишевский

реющая, может, она его пожалеет. Тогда она зайдет, они пога-

сят свет, не будут понимать языков друг друга, и она проверит

(как будущая жена Джойса проверила: тепло ли твоему паху,

Джеймс?) не дует ли из окна; если он не сдержится, ей придет-

ся гладить его по голове. Джекоб знал, что она будет думать

что-то очень тривиальное: о том, что,

наверное, у него разбито

сердце, и вспоминать, как и у нее разбилось сердце когда-то

давно. Джекоб заставил себя посмотреть ей в глаза. Да, ее

сердце было разбито, поволоченные легкой полутьмой глаза

говорили, что так и есть. Нет, все в порядке.

Он закрыл дверь. Вновь ощутив холод, он хотел попросить

ее вернуться и все же проверить окно, но затем взял себя в

руки и сам прикрыл форточку. В темноте он смотрел, как за

окном медленно растворяется в снегу всякая жизнь. Большой

мужчина гладил свежий автомобиль, и было понятно, что он

купил его только сегодня или только вчера. Две женщины о

чем-то молчали, или говорили, но Джекоб не мог услышать.

Да, наверное, они говорили о чем-то… неважном. Может быть,

даже каждый день; каждый день говорили о чем-то неважном,

и каждый день кто-то выглядывал из гостиницы и пытался

подслушать их неважные разговоры. Молодая девушка что-то

беззвучно выкрикнула на другой стороне улицы, его лоб на-

прягся, кожа почти надорвалась, но молодой человек не сдви-

нулся, и ни одна его морщинка не сдвинулась тоже; и девушка,

увидев это, побежала, исчезла из виду.

И потом… старый костел пытался ударить в колокол, но

снег облепил язык. Снег облепил надгробные плиты, похожие

на больших овец, и старое распятие. Снег пристал к ранам на

голенях натуралистичного Христа, к зеленоватым нарывам в

ладонях и бороздкам почерневшей крови. Колокол еще раз

беззвучно ударил. А затем еще раз, и еще раз, и еще раз, и

тогда Джекоб снова пронзительно ощутил, что куда бы он ни

побежал, где бы ни пытался укрыться, сменяющие друг друга

кровавые рассветы найдут его и будут, найдя, меняться беско-

нечно, а внутри продолжит клокотать мрак.

Он закашлял, но это было уже сквозь сон. От собственного

кашля разлепив глаза, Джекоб нашел себя на коленях, все еще

смотрящим в окно. Колени и подбородок затекли. Снаружи все

уже стемнело, и наступила ночь. Теперь даже женщина с пло-

хим английским не зайдет узнать, все ли хорошо, не дует ли из

128

Нежность

к мертвым

окна, не дует ли в сердце и спирает ли от отчаянья в глотке…

теперь уже нет, не зайдут, только темнота. Даже снег казался

черным, фонарей почему-то не было, или они заснули. Но

казалось, что колокол продолжал бесноваться. Миссис *** зна-

ла, что это колокол загробного мира. Когда ты умираешь и

перешагиваешь тонкую бритву, медленно из тумана выходят

метафоры посмертного существования. Человек слишком огра-

ничен, чтобы его посмертие имело иные атрибуты, чем жиз-

ненное бремя. Поэтому там есть колокол, окруженный запахом

цианистого калия звонарь, сплетенная из черепков, осколков

хрупкого мрака и опия цепь держит колокол под сводами кос-

тистого донжона, время оторвало мякоть его серой стены, «Ма-

рия Целеста» гудит клаксонами, черная и густая вода перетека-

ет по костям миссис Вулф, продолжает нести свою тайну и

омывает оголенный торс Индии, а потом конденсируется и

сбрасывает ее кости на тибетское плоскогорье. Она давно по-

няла, что сладкий сироп от кашля обостряет нервы, вызывает

каталепсию и нарушение зрения. Прибавив к этому сиропу

депривацию сна, миссис *** могла узнать, каково быть мерт-

вым. Ей мерещилось, как пляж — это голый и вязкий ил, фи-

зические процессы выталкивают кроткую реку из берегов, и

поэтому ил всегда влажный, похожий на кровоточащую десну,

осклизлый кустарник на берегу, как скелет, обглоданный ске-

летик птицы, мертвое устье реки, сумрачная дельта, и бриз

потустороннего колокола несет свои запахи и тревоги. Вода не

имеет настроения. Она вне категории боли. Она не бывает

радостной. Ил ясен и одновременно размыт, своими призрач-

ными формами похож на человеческую жизнь. Когда сироп

застывает на губах, странное чувство сковывает горло, и ты

понимаешь, что такое смерть: миссис *** чувствует, как холод-

ные пальцы Вирджинии Вулф крепко держат ее в танце, слы-

шит крики Ричмонда и отвергает эти крики, танец с утоплен-

ницей, а зрение, нарушенное сладким сиропом, позволяет ви-

деть Вирджинию так, как миссис *** всегда представляла ее, –

каталепсия и старые пристрастия к алкоголю размыли реаль-

ность. Остались только мысли о посмертном существовании. О,

если бы можно было в раз лишиться суеверий и больше не

знать об идеях воздаяния или перерождения, Джекоб бы боль-