Нежность к мертвым

Данишевский Илья

роман, я рассказываю о той реальности, которую открыл мне

шепот Тоддрассиля, дерева мертвых. Колокола умерших кри-

чат, занимаясь друг с другом любовью своими криками. Я ска-

зала, что знаю топографию сумеречных пространств. Он отве-

тил — ты обкурилась, деточка, или ты пишешь фантастический

роман. Очень дурной фантастический роман, деточка, – доба-

вил он, и я спросила, почему же дурной?! Он дал очень про-

стой ответ, до того простой, что я

начала хохотать. Вот что он

сказал «фантастический дискурс подразумевает синтез аксио-

мических тезисов и введение физической манифестации Друго-

го, который в данном случае должен являться искаженной

автором мифологемы», и знаешь, что я ответила ему? Пра-

вильно — иди нахуй.

Каждый художник — должен нарисовать картину своей ти-

шиной. Иначе ничего не получится. Краски, вымысел и субли-

13 Один из доменов Иных Народов эпохи близкой к Зимнему Лу-

ностоянию, находящийся в обозримой близости к миру смертных.

Считается, что земля здесь так переменчива, что ежедневно меняет

свои очертания. Это — прямолинейная метафора приближения Луно-

стояния, точки Конца, выключения жизни Великого Прокаженного —

возвышенной Ночи Брахмы и смерти искусства.

14 Мистический город памяти, «открытый» известным «путешест-

венником на край ночи» Марселем Прустом. Известно, что Джеффи

Невенмейер, вдохновляясь Комбре, создал серию музыкальных таба-

керок. Одну из них Джекоб Блём дарил каждой из своих женщин —

обычно, на Рождество, это наиболее логично. Сердце Безумного Коро-

ля псевдочувствует штампами. Обычно, именно эта музыкальная

шкатулка со стеклянным городом Комбре — становилась средоточием

женского гештальта, началом истории их гибели. Остальные шкатулки

находятся в частной коллекции мистера Бомонда — в Цюрихе или

Братиславе.

119

Илья Данишевский

мация, вся прочая атрибуция портит замысел. Только тишине

подвластна правда Древа Смерти. Мертвые не шумят – в этом

вся истина. Никто не готов был услышать то, что я знаю. И

когда я замолчала — мир живых перестал существовать для

меня.

Теперь я молча сдаю квартиры. Я продаю их желающим

найти временное прибежище. Я продаю мебель. Я сдаю в арен-

ду смерть, похоронила мать, по пятницам поднимаюсь на чер-

дак, чтобы любоваться Тоддрасилем. Его ствол — это дневник

нескончаемой некростенции. Его тело — похоже на тело Эври-

дики, очком сидящей на подземном царстве. Оно шелестит

множеством лап, оно бархатится страшными сегментами плоти

насекомых. Оно растет сквозь бесчисленные пространства

мертвых.

Их называют Бардо, ад и Шеол. Много всего приду-

мано на этот счет, но художества бесполезны.

Одиночество — это заточенность гения в собственный за-

мысел. Остается разглядывать поддельные туфли своих квар-

тирантов, читать ожесточенные дискуссии по выходу нового

бестселлера, посещать морги и смотреть, как прекрасно смерть

точит свои шедевры. Нам много чего остается, Мария: верти-

кальный солярий, педикюр по средам, страшные сны каждое

воскресенье. В конце концов, гениальные картины остаются в

наших головах. Мы умираем — заполненными. Мы перестаем

шуметь. Мертвые никогда не шумят, – вот что говорила моя

мать. И она оказалось права. Мертвые тихо смотрят, как шеве-

лится Древо Смерти. Вот и все, Мария. Вот и все. Вот и все, не

так ли?

P.S.

1) Жерико долго разглядывал трупы, чтобы воссоздать

пластичность их мускульной системы на своих полотнах. Моя

комната — это ход его мысли, ход его смерти. Старые часы

громко поют для меня. Комната, в которой нет ничего — это

моя комната. Место ссылки. И место ожидания смерти.

120

Нежность к мертвым

2) Колокольня Верхрист поднимает свою голову высоко

над Зеленым Раджем, ее плач является любимым блюдом ма-

тери стаи — Кармиллы15.

3) Колокол в соборе Комбре — вылит из бронзы и крови, и

своим плачем хочет заняться любовью с Колокольней Вер-

христ.

4) Свадьба Бархатного Короля — это пылающая лестница.

Это огонь, облизывающий ступени. Это наш первый мальчик —

ставший мужчиной — идущий по горящей лестнице. Ему не

больно от пламени. Пламя пляшет по шнуркам на его ботин-

ках. Он поднимается вверх — туда, где нет ничего, только снова

и снова — горящая лестница. Художник шаг за шагом преодо-

левает одно и то же пространство.

Вот и все, Мария, ничего больше. Рано или поздно — тыся-

ча усилий — толстое тело Эвридики соскальзывает обратно в

сливное отверстие.

15 Кармилла считается матерью ночных ведьм и паранойи. Ее

страсть к безграничным интеллектуальным накоплениям погрузила

Зеленый Радж в марево тревожности и разврата. Угодья Кармиллы

выстроены вокруг колокольни Верхрист, колокол которой насылает

безумия и скорбь, пытаясь достать своим шумом и яростью стен горо-