Нежность к мертвым
Шрифт:
сипеде. Маленькая грустная Долорес, умершая на обочине
горнолыжного склона. Сердце Гумберта черное, как южная
ночь. Но внутри живет какая-то ночная птица. Папаша пошу-
тил, назвав его Гумбертом, и он пошутил тоже, назвав свою
первую дочь Долорес. Шутка удалась, крохотная Лолита, как
воробей, потерявший перья, погасла навсегда. Кто-то погасил
свет, а Гумберт больше не боится темноты с той ночи. Пес
плачет на звезды.
Джекоб Блём любит собак. То,
ласково плачут. В 8:47 по местному времени он видит красиво-
го пса, похожего на звезду, у магазина сувениров. В 8:56 идет
по дороге, убаюканный тишиной.
В 8:34 Гумберт выходит из дома за покупками.
В 9:04 они сталкиваются с Джекобом на старой площади с
остановившимися часами.
«…чаще всего нужду в самоуничтожении чувствует те, в
ком не упокоены детские травмы, в ком родительские репрес-
сии или разводы живут самостоятельной жизнью. Эти чудо-
вищные потенции всегда видны за много просторов вокруг»
В 9:06 по наручным часам (которые, возможно, спешат на
пару минут, а значит, встреча происходит синхронно) Джекоб
Блём видит Гумберта, черное зеркало в раме человеческой
плоти, голова полнится непонятным шумом, отвращение скре-
бется в душе.
Презревшие друг друга с первого взгляда они навсегда рас-
ходятся в 9:08 по часам Гумберта, и теряются друг для друга в
пучине взаимного отвращения.
К полудню они не могут вспомнить друг друга.
Ровно в полдень (так получилось) мистер *** хватился
своей жены. Через четыре года и шесть дней с того полдня,
ровно в полдень (так получилось) вдовец *** порвал со своей
любовницей миссис Хеджтон, и переехал в Лондон. Весной
1941 в 19:07 миссис Хеджтон принимает цианистый калий,
чтобы облегчить раковые боли, две последние минуты своей
жизни они почему-то думает о мистере Бомонде, старом антик-
варе, ставшим началом ее медленного падения, о холеном гос-
136
Нежность к мертвым
подине в старомодном сюртуке, о том, кто ни на кого не похож,
кто не имеет аналогов, кто сотворен будто не человеческой
спермой и не в чреве женщины. Этот припадок божественного
откровения прерывается действием цианистого калия. Весной
1942 в 13:37 умирает единственный сын миссис Хеджтон. Его
сердце останавливается внезапно, без всяких на то причин. Он
помнит красивую миссис ***, первую свою детскую любовь,
похожую на разряд электричества; презирает свою мать за фра-
зу «она слишком старая для тебя», умирает мгновенно, а в
кармане его клетчатого пиджака
театральную премьеру. Осенью 1988 мистер Блём со своей
женой посещает тот самый театр, который не сумел посетить
сын миссис Хеджтон. Через два года с того спектакля, ровно в
полдень (так получилось) мистеру Блёму приходит навязчивая
идея о разводе. Через четыре месяца в 9:06 по наручным часам,
он получает развод и начинает свое грустное путешествие. В
полдень сего дня, когда он уже ничего не может вспомнить о
Гумберте, его начинает мучить головная боль.
137
Илья Данишевский
2. Марсель, принц Ваезжердека17
Сон
А под сердцем Яна Гамсуна бился ночной кошмар. Прогло-
тившие паука ощущают горлом конвульсии тонущего в слюне,
а Ян Гамсун ощущает под сердцем ночной кошмар. Улицу
заполнила ночь; откуда-то с запада в мансарду проникал туск-
лый свет маяка. Маяк погасили тридцать лет назад; Гамсуну
было ровно шесть, когда моряки устроили празднество в честь
смерти маяка. Свет погас. Свет навсегда погас, но Ян помнит,
как вращалась яркая лампа на голове этой башни, как истор-
гаемый ей луч ощупывал город; голодно… голод, под сердцем
был голод; ощупывал с голодом, приценивался к уличным,
иногда забирал с собой уличных, дети того времени верили,
что их, умирающих от чахотки, забирает с собой маяк; а теперь
их забирает лишь темнота. Ян ворочается, и свет давно мертво-
го маяка проходит сквозь окно; в его свете ярко и красно бле-
стит оттопыренная заячья губа, бликует свет по слюне; бьется
ночной кошмар. Там, в его глубине, будущий сутенер вспоми-
нает мать. Она не двигалась. Он хватает ее, а она молчит; он
тянется, а она молчит. Повсюду — только темнота; день, ночь —
17 Один из самых макабричных районов Комбре, по традиции
считающийся своеобразным «проспектом красных фонарей». Если
Комбре в целом прямо ассоциируется с пространством снов, то Ваез-
жердек — с влажной их частью. Время стабильности и благополучия
закончилось, когда люди покинули Комбре; шлюхи Ваезжердека вы-
нуждены были оправдывать свое существование, воссоздавать новую
идеологию своей пасмурной жизни. Тогда же возникает религиозная
окраска извращенных и часто гомогенных актов звериного сношения.
Старый маяк — стал алтарем молофьи и растраченной невинности.
Казалось, шум свального греха мог пробудить Комбре от многолетнего