Нежность к мертвым
Шрифт:
– Никто не знает правил, кроме Ваезжердека. Но если бы
ты, Ян, был улицей и играл бы со старым кукольником, разре-
шил бы ты ему сломать таинственную стену? Я думаю, что
вполне очевидно, будто подобное — нарушение.
– Не знаю…
– Он дал мне ключ, но я никак не могу понять — зачем… –
простонал старик. Услышав это Ян вздрогнул. Ему показалось,
что его собственный бронзовый ключ начать звенеть в комнате
и звать своего хозяина.
–
– Да. Вот! — старик достал из нагрудного кармана выре-
занный из бумаги ключ. — Бумажный ключ. Им никак не от-
крыть каменную дверь.
149
Илья Данишевский
– И что ты отдал принцу за этот ключ, Акибот? Что?!
Кукольник долго молчал. Его пальцы подцепили с полки
одну из новеньких кукол, и начали теребить край ее платья.
– Ну!
– Знаешь, Ян, с тех пор, как Алисы нет, я все время делаю
ее лица. Никак не могу остановиться. Иногда я вижу ее лицо
среди облаков. А иногда мне кажется, что сам Ваезжердек,
линии его улиц — ее лицо. Понимаешь?
Ян кивнул. Он хорошо помнил, как дочь Акибота весело
смеялась на весь дом. Она была холодной правительницей. Под
ее тусклым щеками текла настоящая ледяная кровь; она крепко
держала этот вертеп в своих пальцах, а сейчас, всего за полго-
да, все пришло в уныние.
– Я так хотел бы узнать, что за этой дверью… – продол-
жал старик, – если Оно стоило утраты Алисы, что же Это
такое, Ян? Что?
– Но она же не умерла…
– Какая разница? Для меня — что умерла! Уехала, и ни
одного письма!
– Ты все равно не умеешь читать.
Акибот замолчал, дав понять, что наш с ним разговор
окончен. Его лицо казалось тусклым и мертвым. Кажется, он
сам не ожидал, что Алиса может куда-то исчезнуть. В раннем
детстве у нее была гангрена, и левую ногу отрезали. Кукольник
сделал деревянный протез, но с этой же минуты ощутил, что
Алиса будет всегда. Всегда будет сжимать в кулаке этот дом. А
потом какой-то моряк увидел ее и с первого взгляда умер от
любви; она уезжала, испытывая тяготу беременности, а старина
Акибот никак не может придти в себя от потери. Видимо, рав-
ноценным обменом Принц посчитал для него — бумажный
ключ. Который значил либо издевку, либо что-то очень значи-
тельное, чего ни мой мозг, ни мозг Акибота осмыслить не мог…
…Ян Гамсун покинул старика и поднялся к себе в комнату.
Возле дверей тихо стояли двое мужчин, известных Яну. Обыч-
но они приходили каждые три дня, чтобы хорошенько раз-
влечься. Яд продавал им своего мальчонку, и на вырученные
деньги
шлось объяснить потного вида мужикам, что все закончено. Те
прикусили тонкие губы, и попросили хотя бы раскупить жен-
ские вещи умершего. Ян с отвращением продал им всю кучу
150
Нежность к мертвым
женских платьев, и те, шумя и посмеиваясь, стали обсуждать,
кто из них что наденет, и как второй это снимет. Гамсуну стало
дурно от подобного, ведь он видел, как большая часть вещей
перепачкана кровью; но для других подобная мелочь ничего не
значило. Из каталепсии его вырвала странная фраза, брошен-
ная одним из мужчин. «Ох и жаль, багет у него был знатный!»
– Что?! — шумно выдохнул Ян.
– Что что? — удивился мужик.
– Что ты только что сказал?
– Шутил.
– Повтори!
– Ну… сказал, что багет у него был хороший, – а потом
пояснил, – ну членом твой парень работал знатно, усек?
– Да, – Ян облокотился к стене. «Принц Вялого Багета»
– стена вновь прошептала это, и теперь Яну Гамсуну стало
ясно о каком Багете шла речь, о каком Принце шла речь… ему
стало ясно, что весь Ваезжердек погрузился в какую-то игру.
Что-то пробудило мертвую улицу от долгого сна, и она ожила,
разворачивая в своем чреве чудовищный карнавал.
Необходимо было показать старику Акиботу бронзовый
ключ Принца, попробовать вставить его в кирпичную кладку,
но вначале…
– Где Селина? — громко спросил Ян, врываясь в нижнюю
комнату. Рот Белинды был занят, и она не смогла ответить, –
стоящая коленями на грязной матросской рубашке; но одна из
ее дочерей сказала Яну, что Селина на пристани, вновь (сказа-
но с едва сдерживаемым смехом) ждет своего капитана. Стоило
Гамсуну уйти, как все стали подтрунивать над его заячьей гу-
бой, и эти слова вонзились в Яна, вновь пробуждая прошлое.
Вспомнились поцелуи. Вспомнился пьяным мальчик на при-
стани. Вспомнилось, как этот мальчик надевал оставшиеся от
матери Гамсуна платья, чтобы торговать телом.
Холодный ветер на пристани немного успокоил Яна. А за-
тем ему показалось, что он спит, потому что увиденное — не-
возможно. Там, на пристани, стояла Селина вся темная-темная,
потому что луч маяка остановился на ее теле и, не двигаясь,
освещал ее лицо. Кажется, впервые Ян Гамсун разобрал цвет ее