Нежность
Шрифт:
Сны рыбаков — креветками и ветром.
О, если бы все сны людей собрать,
то это все и будет нашим веком!
Но знаю я, что беззащитны сны.
Всегда необходима снам охрана.
Ты понимаешь это все, Гавана,
и сны твои тобой защищены.
У зданья телевиденья мешки,
набитые песком (на всякий случай),
и с твердостью, суровой и могучей,
стучат по тротуару башмаки.
Они стучат упрямо там и тут.
По
с оружием в зеленых куртках парни
вдоль снов Гаваны бережно идут.
И те шаги звучат в душе моей,
как некогда (о, время — не преграда^}
шаги красногвардейских патрулей
на улицах ночного Петрограда...
9 Е. Евтушенко
«ИНТЕРНАЦИОНАЛ»
В тенистом Тринидаде,
кубинском городке,
чуть пальмы трепетали
на легком ветерке.
Печально и прилежно,
невысказанно мудр,
тянул свою тележку
философ улиц — мул.
А в комнатенке тесной,
приятственно сопя,
брил парикмахер местный
бесплатно сам себя.
В церквушке было тихо.
Дымилась полумгла,
и в колоколе птица
гнездо себе вила.
Но в этом воцареньи
тишайшей тишины
звучало: «Венсеремос!»
с облупленной стены.
Средь переулков пестрых
я незаметен был.
Из чашечки с наперсток
я черный кофе пил.
И вдруг — волос колечки,
коленки в синяках.
Девчонка на крылечке
с ребенком на руках.
Ее меньшой братишка,
до удивленья мал,
забывшийся, притихший,
с конфетою дремал.
Девчонка улыбалась
всем существом своим.
Девчонка нагибалась
как будто мать над ним.
Тихонько целовала
братишку своего,
«Интернационалом»
баюкая его.
Быть может, я ошибся?
Совсем другой мотив?
Я подойти решился,
покой их не смутив.
Да, это он, конечно,
лишь был чуть-чуть другим
застенчивым и нежным —
тот мужественный гимн.
О Куба моя, Куба!
На улицах твоих
девчонкам — не до кукол,
мальчишкем — не до игр.
Ты делаешь что хочешь,
что хочешь ты поешь.
Ты строишь и грохочешь
и на врагов плюешь.
У них силенок мало!
Ведь на земле твоей
«Интернационалом»
баюкают
РЕВОЛЮЦИЯ
И ПАЧАНГА
Революция —
дело суровое,
но не мрачное,
черт побери!
Все парадное и сановное,
революция,
побори!
Понимаешь ты,
новая Куба,
понимаешь нелицемерно,
что напыщенность или скука—
тоже контрреволюционеры!
И не чопорная англичанка,
а само веселье и живость —
молодая кубинка —
пачанга
с революцией
подружилась.
А какая пачанга?
Такая,
что земля и небо —
все вместе,
и никто людей не толкает,
но не могут стоять на месте.
Ах, пачанга!
Все кануло в Лету
Боги вздрагивают в небесах.
На руках твоих пляшут браслеты,
пляшут звезды
в твоих волосах.
Ах, какие устроили похороны
для старушки
«Юнайтед фрут»!
Было столько притворного оханья
в ожиданье прощальных минут.
Все как надо —
венки возлагали
на обвитый лентами гроб,
хором почести воздавали
под ладоней праздничный гром.
О, как было все это печально —
не найти веселей ничего,
и несли этот гроб
под пачангу
прямо к морю,
и в море его!
Эта праздничность в каждом деле
и в борьбе с любою бедой,
в белозубой улыбке Фиделя,
ослепительно молодой.
И, шагая в строю,
пачанга
дышит шало и горячо,
революции однополчанка
с автоматом через плечо.
т
Песни нового времени пишутся.
Это время само говорит —
не трагический,
а тропический
революции
нужен
ритм!
И грохочет,
как наша тачанка
грохотала когда-то в степях,
разотчаянная пачанга
в свисте пуль
и сверканье навах.
И с ответственностью высокою
излагаю мненье свое:
революция —