Незримые академики

Пратчетт Терри Дэвид Джон

– Боюсь, нас неправильно поймут, – намекнул Думминг.

– Наоборот, мистер Тупс. Мы донесем до студентов нужную мысль.

– Но Флорибунда, смею напомнить, ослушался недвусмысленно выраженного приказа!

– Именно. Он выказал независимость мышления и изрядную храбрость. И, разумеется, в процессе пополнил бесценной информацией наши представления о Шкафе.

– Но он мог разрушить весь университет, сэр.

– Да, и в этом случае понес бы суровое наказание, если бы мы отыскали то, что от него осталось. Но университет остался цел, потому что Флорибунде повезло, а

везучие волшебники нам нужны. Повысь его. Моим прямым приказом, и никаких ИА. Кстати говоря, как громко он вопил?

– Первый вопль был таким жутким, что продолжал звучать еще долго после того, как Флорибунда выдохся, а затем обрел независимое существование. Опять остаточная магия. Нам пришлось запереть его в одном из подвалов.

– Флорибунда говорил, на что был похож тот сандвич?

– На входе или на выходе, сэр?

– На входе! У меня достаточно живое воображение.

– Он сказал, это был самый вкусный сандвич, какой он когда-либо ел. Сандвич с беконом, который мысленно рисуешь себе, когда слышишь слова «сандвич с беконом», но, разумеется, никогда не получаешь.

– С коричневым соусом? – уточнил Чудакулли.

– Разумеется. Иными словами, нечто подытожившее все сандвичи с беконом.

– Ну, он чуть не подытожил Флорибунду. Но разве мы и без того не знали, что Шкаф всегда выдает идеальный образчик?

– Честно говоря, наверняка мы знаем весьма немногое, – ответил Думминг. – Нам известно, что Шкаф не содержит предметов, неспособных поместиться в ящик длиной больше четырнадцати целых и четырнадцати десятых дюйма, и что он, как выяснилось, перестает работать, если не вернуть неорганический объект на место в течение четырнадцати часов и четырнадцати минут. А еще предметы, вынутые из Шкафа, никогда не бывают розовыми, хотя причина нам неизвестна.

– Но бекон – это органический объект, мистер Тупс! – заметил Чудакулли.

Думминг вздохнул.

– Да, сэр, и причина опять-таки нам неизвестна.

Аркканцлер сжалился.

– Может быть, Флорибунда заказал себе хрустящий бекон, – великодушно предположил он. – Тот, что ломается между пальцев. Я, например, люблю сандвичи с хрустящим беконом.

Дверь открылась, и перед ними предстал Он. Маленький, в центре очень большого зала…

Шкаф Любопытных Вещиц.

– Думаете, это разумно? – поинтересовался Думминг.

– Нет, конечно, – ответил Чудакулли. – А теперь найди мне футбольный мяч.

На стене висела белая маска, точь-в-точь такая, какие носят во время карнавала. Думминг повернулся к ней.

– Гекс, пожалуйста, найди мяч, подходящий для игры в футбол.

– Это что-то новенькое, – сказал Чудакулли. – Я думал, голос Гекса распространяется в блит-пространстве.

– Да, сэр. Он просто звучит из воздуха, сэр. Но, знаете, приятнее обращаться к какому-нибудь конкретному объекту.

– Какой формы мяч вам нужен? – спросил Гекс ровным и текучим, как масло, голосом. – Овальный или сферический?

– Сферический, – сказал Думминг.

И Шкаф вдруг затрясся.

Эта штука всегда беспокоила Чудакулли. Во-первых, Шкаф казался слишком самодовольным, он как будто говорил: «Вы не ведаете, что творите.

Вы пользуетесь мною, как мешком с призами, и наверняка не задумываетесь о том, сколько опасных вещей способны поместиться в четырнадцатидюймовый куб». На самом деле Чудакулли об этом задумывался, как правило в три часа ночи, и никогда не заходил в комнату, не запасшись парочкой субкритических заклинаний, просто на всякий случай. А теперь еще Натт… В общем, надейся на лучшее и готовься с худшему – так гласил девиз университета.

Один из ящиков открылся; он продолжал вытягиваться, пока не достиг стены, после чего, предположительно, перешел в какое-то иное гостеприимное подпространство, поскольку так и не показался в коридоре.

– Сегодня все гладко, – заметил Чудакулли, когда из-под пола выехал еще один ящик, а из него вырос третий, точно такого же размера, который целенаправленно потянулся к дальней стене.

– Да. В Коксфорде изобрели новый алгоритм для регуляции длины волн в высокоуровневом блит-пространстве. Он действует примерно как Шкаф, достигая скорости почти в две тысячи пьянов.

Чудакулли нахмурился.

– Это ты придумал?

– Нет, сэр. Чарли Пьян из Коксфорда. Один пьян равен пятнадцати тысячам итераций в первом негативном блите. Так гораздо проще запомнить.

– То есть твои знакомые из Коксфорда тебе рассказали? – уточнил Чудакулли.

– Да, – ответил Думминг.

– Задаром?

– Ну конечно, сэр, – удивленно сказал Думминг. – Бесплатный обмен информацией – основа изучения натурфилософии.

– И ты тоже им кое-что рассказываешь?

Думминг вздохнул.

– Да. Конечно.

– Я этого не одобряю, – произнес Чудакулли. – Я всецело за свободный обмен информацией, но лишь в том случае, если они делятся с нами.

– Полагаю, сэр, слово «делиться» имеет несколько иное значение.

– И тем не менее… – начал Чудакулли и замолчал. Послышался какой-то звук, такой тихий, что оба едва заметили. Шкаф Любопытных Вещиц закрылся и превратился в самый обыкновенный предмет мебели, стоящий посреди комнаты. Но тут же у них на глазах дверца открылась, и на пол выпал коричневый мяч. Он отскочил со звонким «бом». Чудакулли поднял мяч и повертел в руках.

– Интересно, – сказал он и бросил мяч об пол. Тот подлетел выше головы, но аркканцлер успел поймать его на пути вниз.

– Любопытно… Что скажешь, Тупс? – Чудакулли подбросил мяч в воздух и пинком отправил в полет через всю комнату. Мяч отлетел к Тупсу, и тот, к собственному изумлению, его поймал.

– Он как будто живет собственной жизнью, – Думминг бросил мяч на пол и тоже попытался ударить.

У него получилось.

Думминг Тупс был уникальным и неизменным обладателем стометровой объяснительной записки от тетушки, которая просила освободить бедного мальчика от всех спортивных мероприятий по причине плоскостопия среднего уха, блуждающего астигматизма, перемежающейся хандры и лихорадочного насморка. По собственному признанию, Думминг предпочел бы пробежать десять миль, перепрыгнуть через забор из пяти жердей и вскарабкаться на гору, нежели участвовать в каком-нибудь спортивном соревновании.