Незримые академики

Пратчетт Терри Дэвид Джон

– Вы что-то хотите добавить, мистер Навроде? Я сейчас немного занят.

– Я отдал мистеру Тупсу сдачу и счет, – сказал Тревор.

– Чем вы вообще тут занимаетесь, молодой человек?

– Я главный в свечном подвале, шеф.

– Правда? В последнее время мы получали превосходно оплавленные свечи.

Трев пропустил это мимо ушей.

– У мистера Натта ведь не будет неприятностей, шеф?

– Я полагаю, что нет.

«Но что я знаю? – спросил себя Чудакулли. – Мистер Натт, по определению, – неприятность. Библиотекарь говорит, он бродит по университету и чинит всякое старье, он дружелюбен и безобиден и разговаривает, как будто читает лекцию [11] .

Этот маленький человечек, который, если хорошенько посмотреть, кажется маленьким только потому, что униженно пригибается… так вот, этот маленький человек при своем появлении на свет носил имя столь страшное, что крестьяне приковали его к наковальне, поскольку побоялись убить. Надеюсь, Витинари и его самодовольные друзья правы на свой лад и горбатого можно отмыть добела. Любой сюрприз патриция покажется нам приятным, если они ошиблись. И в любую минуту здесь появится декан, чтоб ему пусто было, предателю».

11

Тот, кто не в состоянии постигнуть обширное количество значений, кроющихся в слове «уук», никогда не добьется успеха в Незримом Университете.

– Он мой друг, шеф.

– Это хорошо. Без друзей никак нельзя.

– И я, типа, не хочу, чтоб его обижали, шеф.

– Благородное стремление, друг мой. И все-таки, мистер Натт, отчего вы возразили, когда я заметил, что библиотекарь нарушил правила, хотя его прыжок, несомненно, был прекрасен?

Натт, не поднимая глаз, тихо ответил:

– Это было изящно. Красиво. А игра должна быть красивой, как безупречно спланированная война.

– Но вряд ли войну можно назвать приятным времяпрепровождением, – заметил Чудакулли.

– Красота нейтральна, сэр. Это не синоним любви и доброты.

– В этом смысле красота похожа на истину, – произнес Думминг, стараясь не терять нить.

– Которая зачастую безобразна, сэр. Но прыжок господина библиотекаря был одновременно красив, сэр, и полезен, сэр, следовательно, он истинен, следовательно, правило, которое воспретит ему проделать это еще раз, не содержит ни красоты, ни истины. Иными словами, оно ложно.

– В самую точку, шеф, – сказал Трев. – И зрителям понравится.

– Вы хотите сказать, они будут радоваться, если гол не забьют? – уточнил Думминг.

– Конечно, будут! Они заорут от восторга. По крайней мере, хоть что-то произойдет, – Чудакулли фыркнул. – Ты же видел игру. Если повезет, успеешь мельком заметить, как куча громадных грязных парней дерется за кусок дерева. Зрители хотят видеть, как мяч забивают в ворота!

– Или ловят, – заметил Трев.

– Вот именно, молодой человек, – подтвердил Чудакулли. – Футбол – это состязание в скорости. На дворе год Задумчивого Зайца, в конце концов. Люди быстро начинают скучать. Неудивительно, что они дерутся. Значит, нужно придумать игру, которая будет интереснее, чем бить друг друга по голове всякими тяжелыми штуковинами.

– Это занятие всегда было крайне популярно, – с сомнением отозвался Думминг.

– Мы, в конце концов, волшебники! А теперь прошу прощения, мне нужно пойти и поздороваться с проклятым так называемым аркканцлером так называемого Коксфордского университета, и при этом, черт его дери, проявить истинный дух братской доброжелательности!

– Так называемой, – пробормотал Думминг, но недостаточно тихо.

– Что ты сказал? – проревел аркканцлер.

– Всего лишь уточнил, что мне теперь делать, аркканцлер.

– Что делать? Гоняй их! Следи, у кого хорошо получается! Выясни, какие правила самые красивые! – выкрикивал Чудакулли, поспешно

направляясь к дверям.

– И все это я один? – в ужасе уточнил Думминг. – Но у меня же столько работы!

– Поручи ее кому-нибудь другому!

– Вы же знаете, что я не умею, сэр!

– Значит, поручи тому, кто умеет! А мне пора, пока этот гад не спер серебряные ложки!

У Гленды редко бывали выходные. Ночная Кухня – это состояние души. Дома она только завтракала, да и то наспех. Но с утра она выкроила немного времени, чтобы заняться продажей мечты. За кухней тем временем присматривала Мэй Садик – она была надежна и расторопна, поэтому Гленда не волновалась.

Солнце едва успело взойти, когда она постучала в заднюю дверь мастерской господина Рукисилы. Гном, у которого все пальцы были в румянах, открыл.

– А, привет, Гленда. Как дела?

Она с гордостью выложила на стол пачку заказов и открыла саквояж.

– Мне нужно побольше пробников.

– Чудесно, чудесно. Когда ты получила все эти заказы?

– Сегодня утром.

Двери охотно распахивались перед ней, и каждый раз тихий голос в душе спрашивал: «Ты уверена, что поступаешь правильно?» Но другой голос, низкий и сладкий, как у мадам Шарн, возражал: «Рукисила хочет делать косметику. Ты хочешь ее продавать. Они хотят покупать. Мечта ходит по кругу, и деньги тоже».

– Помада отлично разошлась, – сказала Гленда. – Троллихи ее лопатой гребут, и я не шучу. Вам нужно продавать совки в комплекте, сэр. Красивые, в изящных коробочках с блестками.

Гном восхищенно взглянул на нее.

– Это на тебя не похоже, Гленда.

– Не уверена, – ответила та, бросая в потрепанный саквояж новые пробники. – Кстати, вы никогда не думали заняться обувью?

– Ты считаешь, стоит попробовать? Но ведь тролли не носят обувь.

– Они и помадой не пользовались, пока не переехали в город, – заметила Гленда. – Я думаю, будет самое оно.

– Но у них же ступни как гранит! Им вообще не нужна обувь!

– Она будет им нужна, – сказала Гленда. – И с вашей стороны это было бы верхом мудрости.

Рукисила озадаченно посмотрел на нее, и Гленда вспомнила, что даже городские гномы приучены мыслить наоборот.

– Прошу прощения, я хотела сказать – низом. И еще кое-что. Платья, – продолжала Гленда. – Я походила по городу и поняла, что никто не шьет нормальной одежды для троллей. Это всего лишь увеличенная человеческая одежда. Ее цель – сделать так, чтобы тролль казался меньше. Но не лучше ли шить такую одежду, чтобы тролль в ней казался больше? Чтобы он выглядел троллем, а не увеличенным человеком. Пусть платье буквально кричит: «Я огромная троллиха и горжусь этим!»

– Тебя никто по голове не бил? – поинтересовался Рукисила. – Если да, я сам охотно голову подставлю.

– Мы ведь продаем мечту, не так ли? – спросила Гленда, аккуратно складывая пробники в саквояж. – Это важнее, чем я думала.

Она нанесла еще четырнадцать успешных визитов, прежде чем решила поставить точку на сегодня. Сунув заказы в почтовый ящик Рукисилы, Гленда, с пустым саквояжем и непривычно легким сердцем, зашагала на работу.

Чудакулли свернул за угол, и прямо перед ним оказался… тут мысли бешено понеслись в поисках подходящего обращения. «Аркканцлер» – точно не годится. «Декан» – очевидное оскорбление. «Перебежчик» – то же самое, но еще и с гирей на конце. А «неблагодарный скользкий ублюдочный сукин сын» слишком длинно. Как, черт возьми, зовут этого мерзавца? Ох, боги, они же дружили с самого первого дня в Незримом Университете…