Незримый гений
Шрифт:
— Не дразните меня, Брилл, — напряженно попросил Эрик, внезапно разозлившись на Брилл. Она практически ничего не знала о его жизни. Если бы знала, несомненно, не говорила бы столь невежественные и несерьезные вещи. — Вы не можете искренне говорить, что стремитесь… — Он сделал в воздухе неопределенный жест, намереваясь коснуться маски на лице, но по какой-то причине брошенный на Брилл взгляд заставил его остановиться.
— Стремлюсь к чему, Эрик? — резко спросила та; ее руки все еще сжимали вымя коровы. — Продолжайте, скажите это. Последние недели вы просто умирали от желания сказать это. — Поскольку
— Закрой свой рот, ничтожная женщина. — Глаза Эрика опасно сверкнули, но Брилл не обратила внимания на этот тревожный знак.
— Что я сделала за все время, что вы тут живете, чтобы полностью уверить вас, будто я настолько мелочна и считаю, что единственный физический признак должен быть более важен, нежели весь характер человека?
— Вы даже не представляете, о чем говорите. Как можете вы хотя бы приблизительно знать, каково это… — прошипел Эрик, сжимая пальцы в кулаки.
— Что? — перебила Брилл. — Хмм? Чего я не знаю? Полагаю, я не могу знать, каково это, когда на тебя глазеют? Или издеваются на улице? Нет, конечно, откуда мне знать такие вещи с белыми волосами и бесцветными глазами! И чего я определенно не могу знать, так это, каково было бояться идти в школу, когда я была маленькая, потому что дети привыкли швырять в меня камни?
— Это не одно и то же, лицемерная маленькая гадюка! — взревел Эрик в ярости, больше не в силах держать себя в руках. Одна его одетая в перчатку рука поднялась, чтобы прикрыть маску, словно он стремился дополнительно защитить то, что находилось под ней, от пронизывающего насквозь взгляда Брилл. — Как вы посмели даже попытаться сравнить вашу жизнь с моей! Что такое давняя детская обида и редкая жестокость по сравнению с… — Он внезапно остановился, ужаснувшись тому, что едва не признался в самых сокровенных переживаниях своего детства этой дурно воспитанной ведьме. — Это не одно и то же. Люди смотрели на вас, потому что вы крас…
— Не говорите этого! Красота настолько обманчива — особенно у женщин. Она заставляет мужчин верить во всевозможные глупые вещи. Она заставляет их думать, что красивое лицо означает покорный или смиренный характер, или даже, что девушка станет хорошей женой! — Брилл оскалила зубы, лиф ее платья тяжело вздымался от переполнявшей ее ярости. — О, вот еще одно дело, в котором я не преуспела! Джон только начал осознавать это, когда его убили!
Ее последние слова эхом отдались во внезапной тишине, которая свинцовой тяжестью упала между ними, туго натянутая, словно колючая проволока между двумя столбами.
— Люди находят способ судить друг друга, независимо от того, как они выглядят! — Брилл отвернулась от Эрика, устало закрыв глаза. — Всю свою жизнь я видела самое худшее, что природа и война могут сделать с человеческим телом. Что из этого случилось с вами, Эрик? Природа или война?
Эрик стоял взъерошенный и безмолвный, отступив от света, озаряющего Брилл, обратно в тень возле стойл. Ее бьющие неотвратимо вопросы ударялись о стены, все еще окружающие его сердце. Дрожь, зародившаяся глубоко внутри него, прошла через все его
— Я родился с этим лицом, — вышептал он наконец сквозь сжатые губы. И замер в напряженном ожидании, готовый к тому, что она отвернется, покажет каким-то образом свое сомнение или, еще хуже, жалость.
Брилл лишь со вздохом кивнула, с ее лица пропал боевой задор.
— Почему вы все еще носите маску, Эрик?
— Я бы никогда не посмел пугать чертами своего лица таких хороших людей, как ваша семья, — огрызнулся тот, отодвигаясь все дальше от нее, от ее слов, от ее проклятых вопросов.
Игнорируя его слова, Брилл встала и направилась к нему, покинув круг света, в котором сидела, и присоединившись к нему в теплоте теней.
— Почему ты прячешься во тьме, когда столь очевидно, что ты родился, чтобы сиять? Почему ты позволяешь своим талантам оставаться невидимыми? — тихо спросила она; между ее бровями пролегла морщина. Ее рука нерешительно поднялась, чтобы потянуть вниз край маски, кончики ее пальцев едва коснулись угла челюсти Эрика — и он отпрянул прочь.
И последние сохранившиеся остатки крепости вокруг его сердца рухнули под светом, который все еще сиял в глазах Брилл, даже когда она стояла в темноте. Он оставил ее слова без ответа, учитывая, что за ними последовало. В отсутствие защищавшего его оцепенения им овладел страх. Теперь он ступил в неизвестность — и это ужасало его.
Лишь когда паника начала заливать печальную синеву его глаз, Брилл отвернулась и отошла, давая ему пространство и возвращаясь обратно на свою табуретку для доения. Некоторое время она молчала, каким-то сверхъестественным чутьем угадав потребность Эрика в тишине, потом снова повернула голову и спросила:
— Так вы поэтому решились сюда зайти или просто наконец решили немного осмотреться?
Сделав несколько успокаивающих вдохов и выдохов, Эрик в конце концов оказался способен заговорить без того, чтобы голос выдал клубящийся в его душе вихрь эмоций.
— Ария попросила меня спросить вас, собираетесь ли вы печь сегодня пирог. — Он сделал паузу, неосознанно шагнув вперед, прочь от теней, в которых прятался. — Почему она думает, что вы будете печь пирог?
— Ну, сегодня ее день рождения, и я каждый год пеку ей пирог. Сегодня ей исполняется четыре года. — Брилл выпрямилась, со скрипом отодвигая табуретку назад. — Иногда время летит так быстро. Кажется, она родилась только вчера. — Она улыбнулась и встала, вытаскивая наполненное ведро из-под брюха коровы, чтобы та не перевернула его на солому. — Эрик, у вас когда-нибудь был пирог на день рождения? — спросила она, слегка запнувшись от веса ведра, которое тащила.
Эрик осторожно избавил Брилл от ведра — и заслужил ее благодарную улыбку. Улыбку, которую он счел нужным вернуть.
— Нет. Я бы не сказал, что он у меня был. Я не припоминаю, чтобы дни рождения имели для меня значение, когда я был молод.
— Какой стыд! День рождения — это ведь такое приятное событие, — проговорила Брилл, нахмурившись. — Хотя это похоже на меня. А теперь, раз уж мы затронули эту тему, сколько вам лет? — спросила она; на ее лице внезапно возникло странное сосредоточенное выражение.