Незримый гений
Шрифт:
— Для меня большая честь танцевать с такой прелестной маленькой девочкой. — Это очень понравилось Арии, и она счастливо заулыбалась ему, сунув в рот большой палец.
Брилл молча улыбалась этой сцене. Эрик так хорошо относился к Арии. Невзирая на свою угрюмость, он был хорошим человеком. В таких предположениях она не ошибалась. И редкие поначалу, но все более частые знаки его доброты растапливали лед, которым она окружила свое сердце. Ей это не слишком нравилось. Подобные вещи были опасны для женщины, которая дала обет, что никогда больше не проявит интерес к мужчине.
Когда
— Великий боже! Не может быть, что уже так поздно! Я еще даже не начала готовить ужин!
И с этими словами Брилл попросту сбежала из гостиной. Сбежала от выбивающих из колеи ощущений, зарождающихся в ее теле, но основной причиной бегства было то, что зашевелилось в ее сердце. Она поспешила на кухню, чтобы приготовить что-нибудь простое, надеясь, что никто не догадался о причине ее поспешного ухода.
Брилл с трудом перевела дух и разгладила руками юбки, услышав вновь разнесшиеся по коридору звуки скрипки Коннера.
— Отныне я буду более осторожна. Просто буду сохранять дистанцию… просто буду дружелюбна, и ничего более. На самом деле это должно быть просто.
«Правда ведь, должно?»
========== Глава 16: Признания в зависти ==========
Был конец марта, но в пригородах Парижа зима еще не разжала свои объятия. Снег глубиной по колено волнами покрывал землю, ледяным океаном застыв во времени. Все вокруг заливал белый цвет, перекатываясь через каменные стены, окаймлявшие дороги, и покрывая ели вблизи коттеджа Донованов.
Тонкие цепочки следов неведомых животных пересекали открытый дворик между домом и маленьким хлевом рядом с ним, портя весь пейзаж. Человеческие ноги тоже оставили свой след на белизне. Следы путано прорезали маленький двор между домом, небольшим хлевом и крохотным замерзшим прудом в его дальнем конце, среди сосен.
Пруд — гладкий и спокойный — лежал позади дома, отражая холодный свет далекого солнца – его поверхность была испещрена белыми следами, оставленными хорошо заточенными лезвиями коньков. С того вечера, когда Эрик и Брилл танцевали в гостиной, прошел месяц: дни сливались вместе по мере того, как они все лучше узнавали друг друга.
Битва воль в доме заметно утихла. Коннер и Эрик стали относиться друг к другу куда лучше, способные обратиться к их общей любви к музыке, если возникала потребность пообщаться. Хотя втайне Эрик был все же уверен, что Коннер является исключением из рода человеческого. Никто не мог бы жить так открыто и весело. Беспечная натура Коннера тревожила — его постоянные улыбки сбивали с толку. Хотя глубоко скрытого в брате Брилл было больше, чем он выдавал: в этих улыбающихся глазах пылал яркий ум.
Брилл, хотя и более спокойная внешне, была почти столь же безнадежна, как и брат. Ее похожие на светильники глаза смягчала искренность или осторожная доброта, когда с течением времени ее натура медленно освобождалась от ледяной корки. Женщина исчезала каждое утро ровно в семь часов и возвращалась в три пополудни,
И все же Эрик не мог заставить себя доверять Брилл. Не мог заставить себя назвать ее своим другом, как она часто обращалась к нему. Это было за пределами его возможностей, и пусть даже тайная часть его страстно желала сказать кому-нибудь это слово — друг, Эрик знал, что не заслуживает этого.
Несмотря на стремительное сближение Эрика со старшим поколением семейства Синклер/Донован, только Ария смогла вызвать привязанность в его закованном в броню сердце. Последний месяц Эрик каждое утро проводил с девочкой, обучая ее, как и обещал.
Эрик всегда был превосходным учителем — поразительный талант, принимая во внимание его отшельническую натуру. Он ожидал от своих учеников наилучших результатов и действовал по довольно жесткой методике. Как он помнил, Кристина часто ударялась в слезы во время его уроков. И все же, в первый их день вместе, Эрик обнаружил, что его методы совершенно не подходят для Арии.
Одна его язвительная поправка вызвала у той необычную реакцию. Ария спокойно открыла ангельский ротик и завопила во весь голос, потом повалилась на пол и начала на нем биться. Эрик ударился в панику, думая, что у нее какие-то судороги, когда мимо комнаты спокойно прошествовал Коннер, уткнувшись носом в газету. Он поднял взгляд и усмехнулся, словно бы говоря: «Сегодня это твоя проблема!»
Ошарашенный Эрик решил, что это, наверное, нормальное поведение Арии, учитывая равнодушную реакцию Коннера. Так что он сделал единственную вещь, которую может сделать человек, оказавшись лицом к лицу с кричащим ребенком: он игнорировал Арию, пока та не устала и не прекратила истерику.
Из этого настораживающего эпизода он извлек два урока. Во-первых, Ария на самом деле ребенок, а не маленький взрослый; во-вторых, ему нужно серьезно модифицировать свои методы преподавания. В последующие дни Эрик смягчал свои упреки, пока те не превратились в слова ободрения, и старался расслабить свое напряженное и хмурое лицо и начать слегка улыбаться.
Изменения, которые Эрик ощущал в себе, отражались на обучаемой им девочке. Каждый день Ария делала шаг вперед. Каждый день слова все легче вылетали из темницы ее вероломного рта. И каждый день Эрик чувствовал, как рассыпается стена, возведенная им вокруг сердца, а тьму разъедает необычный свет сострадания, которое он нашел в стенах дома Донованов.
Внезапный порыв ледяного ветра забрался под воротник одолженного Эриком зимнего пальто, выведя его из задумчивости. Ужасная погода напомнила ему о причине, по которой он вообще рискнул выйти. Пожав плечами, Эрик пересек маленький двор, следуя по цепочке следов, ведущих к занесенному снегом хлеву. Строение находилось примерно в пятидесяти ярдах от дома — сумрачное и побитое непогодой. Одна из створок двойной двери была слегка перекошена.