Незваная
Шрифт:
— В тепло его теперь нужно.
Они отнесли Ратмира в избу и уложили на Мстишину лавку. Княжна одела мужа в старую и заношенную, но чистую рубаху, что подала ей Незвана. Сама Мстислава устроилась на полу возле Ратмира. Она принесла свежей воды и, смочив в ней тряпку, осторожно отжала несколько капель в иссохшие губы мужа. Теперь тело княжича горело, и Мстиша едва успевала отирать испарину с его взмокшего лба.
— Что я ещё могу сделать? — спросила Мстислава Шуляка, когда Незвана почти насильно отвела её к столу, чтобы та хоть немного поела.
— Только молиться Великой, — мрачно
Это была одна из самых долгих ночей в Мстишиной жизни. Больше всего она боялась заснуть и, проснувшись, увидеть, что Ратмир умер. Или снова обернулся волком. Или что всё оказалось лишь мороком, привидевшимся Мстиславе, когда она в очередной раз задремала за прялкой. Поэтому княжна снова и снова прикасалась к мужу, и ощущение его охваченного жаром тела под пальцами, в иной раз испугавшее бы её до смерти, нынче приносило облегчение. Если он был горячий, значит, живой.
Мстиша на удивление быстро приняла превращение Ратмира. Всё её существование в последние дни было сосредоточено лишь на нём одном, но теперь, когда всё свершилось, она словно не заметила этого. Мстислава простодушно полагала, что, стоит Ратмиру обернуться человеком, как её мытарства закончатся. Но, кажется, они только начинались.
Как ни крепилась Мстиша, стараясь не поддаться сну, её всё-таки сморило. Княжна подскочила на месте от испуга: ей показалось, будто она сейчас упадёт. Быстро хлопая глазами под стук неистово заходящегося сердца, она огляделась вокруг. Шипя и трескаясь, догорала очередная лучина — нынче Незвана даже не ворчала, что Мстиша извела целый ворох, — с печи доносились тихое посвистывание Шуляка и сопение девчонки. Чуть успокоившись, княжна перевела взор на Ратмира и едва не вскрикнула. Он смотрел на неё со слабой, но такой знакомой и, казалось, уже навечно забытой улыбкой.
Мстиша схватила мужа за руки.
— Родная, — прошептал он, и в его изломанном, почти неузнаваемом голосе было столько нежности, что к горлу подступил ком. — Не плачь, не надо, — выдохнул Ратмир, и Мстиша, сдерживая рыдания, попыталась улыбнуться. Но судорожная улыбка дала трещину, и, всхлипывая, княжна уткнулась в горячие ладони мужа. Он гладил её по трясущимся плечам и голове. Мстиша изо всех сил пыталась сдержаться, но её горе и вина, копившиеся всё это время, хлынули под весом внезапно навалившегося счастья, словно жито из прохудившегося мешка.
— Прости меня, прости, прости, — без конца повторяла она. Слёзы мешали говорить, и Мстиша боялась, что Ратмир не поймёт, но он услышал.
— Не надо, не плачь. Всё минуло. Мы вместе, и это главное.
— Ты сможешь простить меня? — подняла заплаканное лицо Мстислава, и сбившийся платок соскользнул с её головы, обнажая неровные короткие пряди.
— Я простил тебя, давно простил, — выдохнул Ратмир. Воспалённый взгляд княжича обежал лицо жены, и брови изумлённо надломились над переносицей. — Что с твоими волосами?
Мстислава всхлипнула, но сразу взяла себя в руки. Вытерев мокрые щёки ладонью, она поправила платок, пряча уродливую причёску.
— Ничего, отрастут. Зато ты вернулся ко мне.
Ратмир слабо улыбнулся.
— Конечно, отрастут. — Его голос стал глуше,
— Что с тобой? — встревоженно спросила Мстислава, торопливо вытирая лицо мужа. — Любый мой, родный, что с тобой?
— Жарко, — прошептал Ратмир и дёрнул головой. — Ничего, отрастут. Главное, что… Как же жарко…
Слова княжича постепенно становились всё менее разборчивыми, и вскоре с губ Ратмира слетал лишь бессвязный бред.
И снова потянулась бесконечная вереница дней и ночей. Иногда Мстиша даже не замечала, как одни перетекают в другие. Вся её жизнь сосредоточилась вокруг мужа, которого пожирала безжалостная лихоманка. Несмотря на то, что рана понемногу заживала, отчего-то Ратмиру всё равно не становилось лучше. Тот миг, когда княжич пришёл в сознание, так и остался единственным, и Мстислава делала, что могла: просиживала над мужем сутками, обмывала, расчёсывала отросшие кудри, по капле поила его водой и мясным отваром и по совету Шуляка прикладывала к обжигающе горячему лбу лёд. Но ничего не помогало. Ратмиру не становилось хуже, но и не делалось лучше.
Если бы у Мстиши хватало сил, чтобы оглянуться вокруг, она бы заметила, что и Незвана стала сама не своя. Как и княжна, она почти перестала есть и часто бросала долгие, задумчивый взгляды на лежащего в забытье княжича и сидящую над ним Мстиславу. Впрочем, один раз Мстиша, ненадолго отлучившаяся от мужа, застала Незвану возле постели Ратмира. Она вливала ему в рот какую-то жидкость с ложки. Брови девушки надломились в непривычном сострадании, бросавшем слабую тень красоты на блёклое невыразительное лицо.
— Что это?! — в тревоге воскликнула Мстиша.
Незвана мельком глянула на княжну и закупорила голубоватый глиняный пузырёк.
— Сонное зелье, — буркнула девка, — чтоб крепче спал.
Одарив Незвану хмурым недружелюбным взглядом, Мстиша заняла своё место на овчине подле лавки и поправила и без того ровно лежавшее одеяло. Сползший рукав обнажил лиловый рубец от тетивы на её руке, и Мстислава поспешно натянула край рубахи, пряча его.
Незвана усмехнулась.
— Поистрепалась ты, а, княжна?
Мстислава вспыхнула и подняла на девку голову, награждая её презрительным взглядом. Но той и горя было мало.
— Может, лучше пусть и не очухивается Ратша? А то, глядишь, разлюбит да сбежит от тебя?
Хоть Мстиша успела привыкнуть к резким переменам в настроении Незваны и едва ли обращала внимание на её ядовитые речи, слова о потерянной красоте попали точно в цель. С тех пор, как Мстислава обрезала косы, она ни разу не посмотрела на себя ни в зеркало, которое без дела пылилось в сумке, ни в отражение в бочке или замёрзшей реке. Глядеть на уродливые патлы совсем не хотелось. Что же до всего остального, то Мстиша и так видела свои обезображенные руки, ничем не отличавшиеся от заскорузлых рук селянок, и так чувствовала, что одежда стала велика. Умываясь, Мстислава давно уже не ощущала под пальцами налитой гладкости — одни провалы да острые скулы.