Незваная
Шрифт:
— Никогда не догадаешься, где я нашёл его, — горячо проговорил Ратмир, стараясь не замечать холода, заползавшего в грудь. Она не должна была оставаться такой равнодушной. Она… Но княжич не позволил себе раздумывать. — У Незваны!
Когда он впервые рассказал про Незвану, её переезд в город, службу у Векши и Хорта и помощь с разбойниками, Мстиша, как и сам Ратмир, встревожилась. Она тоже считала это подозрительным: за время, что она провела у Шуляка, Мстислава успела невзлюбить Незвану, и, зная нрав последней, немудрено. Несколько раз Мстиша спрашивала про неё потом, но нового сказать Ратмиру было нечего, и вскоре она успокоилась. Теперь же, кажется, новости и вовсе не произвели на
— Чего ещё ждать от такой, как она, — надменно протянула Мстислава. Цокнув и неодобрительно покачав головой, она забрала у него гребешок и, не глядя бросив его к груде мелких безделушек, захлопнула ларец.
Нахмурившись, Ратмир некоторое время не моргая смотрел на украшенную затейливой росписью крышку, где остался лежать его свадебный дар, сделанный когда-то с такой любовью. Холодок из груди пополз по животу и спине. Всё было не так. Всё ощущалось неправильным. Ратмир пожалел о том, что отобрал злополучный гребень, о том, что пришёл к Мстише, о том, что теперь она смотрела на него. Он знал этот взгляд. Знал и боялся.
Мстислава отложила расчёску и, каким-то странным, неловким движением поправив волосы, поднялась. Она улыбнулась — не обнажая зубов, чуть опустив голову и глядя исподлобья, отчего улыбка вышла какой-то змеиной — и двинулась на него.
Ратмир застыл, чувствуя, как к горлу подступает ком и тело начинает прошибать ледяной пот. Мстиша подошла вплотную и положила ладони ему на грудь. Ратмир затаил дыхание. Если только он не будет вдыхать её запах, если не будет пытаться вспомнить, как ощущал его раньше, возможно… Возможно, ему удастся обмануть себя. И, главное, — обмануть её. Во всяком случае, до сих пор ему удавалось. Он не мог допустить, чтобы после всего, что Мстиша пережила, после всего, что сделала ради него, она узнала о предательстве.
Но когда её холодная ладонь легла на щёку, Ратмир вздрогнул. Он едва удержался от того, чтобы не отпрянуть, но Мстислава ничего не заметила, приняв его дрожь за возбуждение. Тонкие пальцы обвели его подбородок, и только теперь Ратмир понял, что сжимал зубы. Попытавшись расслабить челюсть, он невольно вдохнул, и её запах ворвался в ноздри. Раньше ему казалось, что Мстиша пахла ранними яблоками и лепестками шиповника, морозным зимним утром и свежестью реки в жаркий летний день. Но теперь от этих запахов остались почти неуловимые и оттого лишь более горькие следы: в благоухание яблок вплетались отголоски гнили, а цветы были отравлены тлением. Вместо запаха чистой проточной воды ему мерещился привкус болотного смрада.
Усмехнувшись и сверкнув глазами, Мстислава закусила губу и подтолкнула его к кровати.
Ратмир попытался воспротивиться. Заискивающе улыбнувшись, он невесомо прикоснулся к её хрупким запястьям губами и пробормотал:
— Поздно уже, да и устала ты, поди…
Но Мстишина ухмылка лишь стала более хищной. Она качнула головой, и, прищурившись, уже в полную силу пихнула Ратмира на постель. Он едва удержался, чтобы не повалиться на спину. Глубоко внутри заворочалось давно уже нарастающее раздражение, но княжич не мог позволить ему выйти наружу. Он не имел права оттолкнуть от себя жену, как бы ему того ни хотелось. Усевшись на краю, Ратмир покорно, словно обречённый на казнь преступник, ждал продолжения.
Мстиша любила играть, и прежде ему это нравилось. Она походила на молодую лукавую лисичку, пушистую, красивую, но хитрую и норовистую, умеющую показать зубки. Сейчас Ратмиру казалось нелепой сама эта мысль, но они как нельзя подходили друг другу: волк и лиса. Они были одной породы, красными зверями. Но нынче… Ратмир больше не был волком, а Мстиша… Он, новый Ратмир, не мог смотреть на неё по-прежнему. Сейчас её игра напоминала ему
Мстислава наклонилась, обдав шею волной шелковистых волос, и ловко развязала его пояс. Каждое её прикосновение было слишком отчётливым, каждый взгляд — слишком ярким, и Ратмир пожалел, что пришёл трезвый. В хмельной отупляющей дымке притворяться было проще. Мстиша по-хозяйски подцепила обе его рубашки и потянула вверх. Княжич послушно поднял руки, и когда Мстислава раздела его, безвольно бросил их вдоль тела.
Откинув одежду мужа в сторону, Мстиша забралась к нему на колени и обняла за плечи. Ратмир знал, что должен был обнять её в ответ, что она ждала его ласки, но не мог заставить себя пошевелиться.
Мстислава отстранилась и, приподняв ладонью его подбородок, заглянула в лицо. Её чудесные голубые глаза, обрамлённые длинными ресницами, пытливо изучали его. Нежные, в шелковистом пушке щёки жаждали прикосновения, чуть приоткрытые в немом вопросе губы призывно алели, и Ратмир сглотнул.
— Ты совсем перестал целовать меня, — грустно прошептала она, и нежный упрёк сдавил виски болью.
Ратмир положил руки на бёдра Мстиши, осторожно обводя ладонями вернувшуюся мягкость изгибов. Когда они приехали в Зазимье от Шуляка, она была хрупкая, как веточка лиственницы, и первое время ему было страшно смотреть на жену, не то, что прикасаться к ней. Он заставил пройти её через ужасные испытания, это по его вине Мстиша была измождена и обессилена. Ратмир дал слабину. Он должен был послушать старого колдуна и никогда не жениться. Не взваливать свою ношу на чужие плечи. Он должен был догадаться, что Мстиша, всем сердцем поверив, что справится, не выдержит. Сколько раз он успел пожалеть о том, что не отступился… У того боярина не хватило сил отстоять свою любовь, но появился бы кто-то другой. Страшнее всего было то, что, отвоевав Мстиславу себе, теперь Ратмир не мог ей дать того, чего она заслуживала. Того, чего хотела и по праву ждала от него.
Княжич зажмурился, словно это могло прогнать навязчивые мысли, и подался вперёд, находя её холодные губы. Мстиша жадно ответила на поцелуй.
— Это из-за волос? Я больше не кажусь тебе красивой, потому, что у меня нет кос? — оторвавшись от него, на выдохе спросила она.
— Нет! — простонал Ратмир, и уткнулся лбом в её лоб, перебирая пальцами растрепавшиеся пряди. — Нет, нет, нет! Краше тебя нет на свете.
— Тогда докажи мне, — попросила она, целуя его скулу там, где прятался застарелый шрам, — докажи…
На миг он застыл, как перед прыжком в чёрную студёную прорубь. Ратмир снова зажмурился, изо всех сил стараясь не замечать тонкого, но неотступного запаха мёртвой плоти, и его руки нашли завязки Мстишиной сорочки. Невесомый шёлк легко соскользнул с её оголившихся плеч, и он почувствовал, как по бархатистой коже жены пробежал трепет желания. Его пальцы тоже задрожали. От озноба.
Когда всё закончилось, и Мстиша выгнулась и закричала — коротко, страшно, по-птичьи, — Ратмир, мокрый и трясущийся, точно в лихорадке, откатился в сторону. Накрыв разгорячённое тело Мстиславы меховым одеялом и дождавшись, пока её сморит сон, он выскользнул прочь. Нутро грозилось вывернуться наизнанку, и Ратмир задыхался. Нужно было скорее смыть с себя ложь и предательство. Смыть грязь. Смыть её. Если потребуется — содрать вместе с кожей. Ратмир заперся в бане и скоблил тело, пока на нём не осталось ни следа, ни намёка на чужой запах, а оттуда направился прямиком в кабак.