Нф-100: Адам в Аду

Галатенко Анастасия

Ро сидел перед терминалом, чувствуя, как радостное возбуждение потихоньку переходит в глухое раздражение. Он может говорить со всем миром, но не о том, что для него по-настоящему важно: что делать, если ты случайно пережил собственную смерть. Как жить, если у тебя в башке не нашпигованный нейронами кусок плоти, а конструктор из нанотрубок?

Он отправил осторожный запрос, и с удивлением обнаружил целый форум, посвященный жизни с нейрокристаллом вместо мозга. "Консервная банка". Ро ухмыльнулся -- пожалуй, более остроумного названия не придумаешь.

Ро заглянул во

все разделы форума, внимательно прочитал обсуждения теории Левченко -- как сочувствующие, так и возмущенные. Довольно скоро он понял, что подавляющее большинство пользователей -- обычные люди. Даже те, у которых проставлена дата смерти -- эдакий своеобразный юмор. Но Ро чувствовал -- слишком они живые.

Он жадно просматривал темы, посвященные спорам насчет теории Левченко, нашел несколько ссылок на Кривцова как главного оппонента Левченко, и спросил себя -- не появляется ли здесь его гостеприимный хозяин? Если так, то надо быть осторожнее.

Раздел, посвященный смерти близких. Помогите вернуть. Как прошить. Есть ли надежда, что когда-нибудь запрет снимут? А до того времени просто в шкафчике полежит...

Обсуждения прошивщиков. Серов. Држецкий. Совершенно незнакомые имена.

Цены на прошивку и нейрокристаллы. Интересно, сколько я стою? Мгновенный интерес, а затем -- тупое безразличие. Оценить можно только нейрокристалл вне тела, а раз так -- то лучше не оценивать.

Гудение в голове и внезапно -- если бы я стоил дорого, Кривцов вряд ли стал бы ставить на мне опыты. Да и много ли может стоить посредственный художник?

Ро устал. Он чувствовал, как работает, перегреваясь, двурушница-память, и понимал, что долго не выдержит. Однако продолжал читать, смотреть, и искать.

"А вы как загремели в банку?" Ро давно уже понял, что здесь не слишком жалуют смерть, называя ее по-разному. Эвфемизм "загреметь в банку", по всей видимости, должен был означать смерть с последующей прошивкой. Ро воодушевился и принялся читать различные истории о смерти. Однако почти сразу понял, что и здесь больше фантазий, чем настоящей смерти.

Он читал истории и поражался тому, насколько они разные. Разные не по содержанию -- с высоты своего опыта Ро не делал различия между удушьем, аварией или врачебной ошибкой. Это всего лишь малозначительный штрих, обеспечивающий переход из одного состояния в другое. Куда больше его поразила разница в описании. Большинство историй было написано красочно и эмоционально, эти сообщения едва помещались на странице, но Ро проглядывал их лениво, пропуская леденящие душу подробности. Что-то в них было не так.

Вторая, гораздо меньшая часть комментариев была сухой и даже отстраненной -- словно краткие некрологи, написанные о ком-то совершенно чужом. Как если бы -- Ро вдруг выпрямился и вгляделся повнимательнее в строки -- как если бы он сам вздумал написать о собственной смерти.

Кривцов сидел перед терминалом и курил. Ро тоже нестерпимо захотелось курить, и он потянулся к карману, но тут же вспомнил, что его одежда, вместе с телом и непочатой пачкой сигарет осталась в его каморке.

– - Почему я не

помню своей смерти?
– - задал Ро прямой вопрос.

– - А что вы помните?
– - Кривцов отодвинул стул от терминала и с внезапным интересом посмотрел на него.
– - Вы же наверняка помните что-то?

– - Я помню...
– - Ро смутился под цепким взглядом ученого.
– - Помню холсты. Я, кажется, уничтожил их. А дальше... знаю от отца.

– - Все верно, -- кивнул Кривцов.
– - Чтобы информация закрепилась в долговременной памяти, должно пройти время. А явление, которое вы описали, называется ретроградной амнезией. После того, как ваш мозг выключился, вы помните только то, что успело консолидироваться -- то есть из вашей памяти выпадают некоторые события, непосредственно предшествующие смерти. Это нормально. Мало кто из ваших собратьев помнит собственную смерть. А почему вас это заинтересовало?

Ро пожал плечами.

– - Я подумал, что у меня в кои-то веки есть опыт, который можно... пытаться использовать в творчестве, у меня есть что-то уникальное, чего нет ни у кого больше, но получается, что я не помню ничего. Я даже ничего не почувствовал, когда Профессор мне рассказывал...

В голосе прозвучала обида.

– - А почему вы должны были почувствовать?
– - Кривцов по-прежнему смотрел ему прямо в глаза.

– - Потому что когда, скажем, в книге читаешь про такое -- это задевает за живое. А тут -- рассказ о собственной смерти -- не задевает.

– - Возможно, у вашего Профессора не было литературного таланта, -- улыбнулся Кривцов.

Ро эта улыбка не понравилась.

– - Уходите от ответа?
– - спросил он с горечью.

– - Хорошо, не буду, -- Кривцов поднял руку в успокаивающем жесте.
– - На самом деле все очень просто. Сейчас вы можете переживать только те эмоции, которые успели испытать при жизни. Они прошиты в вашем нейрокристалле. Нет новых синапсов -- нет новых впечатлений.

– - Но внешний блок...

– - Всего лишь хранилище цифровой информации. Цифровой, Родион. Нолики, единички, и все, что ими можно закодировать. Образная информация -- в том числе и эмоциональные отпечатки -- могут храниться только в мозгу. А это хранилище надежно опечатано. Да, вы сохраняете визуальную, звуковую, текстовую информацию, тактильные ощущения и прочее, вы умеете обрабатывать их, подавая на вход своему процессору, но перевести в эмоции -- уже неспособны.

Голова у Ро опять начала гудеть.

– - Для вас так лучше, Родион, -- тихо продолжил Кривцов.
– - Воспоминания о собственной смерти были бы болезненны и отравили бы вам вечность. Вы ведь боитесь смерти.

– - Я-то?
– - Ро мрачно усмехнулся.
– - Я сам вскрыл себе вены.

– - Именно потому, что вы боитесь смерти, -- заметил Кривцов.
– - Боитесь настолько, что предпочли сами быстренько покончить с этим при первой же возможности, чем жить еще невесть сколько лет в ожидании. Подсознательно, разумеется, но это ничего не меняет. Вы же замечали, Родион, что мы сами притягиваем в нашу жизнь события, которых боимся? Это не мистика, так устроен наш мозг.