Ни богов, ни королей
Шрифт:
— Да не боись ты. — Наёмник с трудом сел на скамью. — Будь я упырём, давно б убежал. Или кровь твою горячую хлебал, как знать. Судя по твоему оружию, я бы поставил на второе.
— Это ещё почему? — Недоумённо спросил рыжий, не опуская ножа.
— Сам посуди. В рукопашную с упырём вступать — лишиться глаз почти сразу, они их первым делом выколоть пытаются. А после вцепляются в горло. Ножик тебя точно не спасёт, а вот меч или копьё — вполне. Либо зарубить, подловив на прыжке, либо заколоть, не дав подойти. Только так. Уж поверь, хоть эту погань и нечасто встречал, но предпочёл бы не встречать вовсе. Да и где ты видел упыря, который бы так складно говорил, а?
— Ну, я их вообще-то…
— Ни разу не
— Мне Старый Эйвинд сказал! А он жизнь пожил, всякого повидал!
— Даю ухо на отсечение, что он не в состоянии упыря от гоблина отличить.
— А ну-ка язык попридержи! Кто б ты там ни был. Негоже так про Старого Эйвинда! Он с богами разговаривает!
— А где ж он сам? — Таринор старался удержать смех, вспомнив об Асмигаре. — Небось, поболтать с ними вышел?
— А мы дождёмся, сам увидишь. — Рыжий широко улыбнулся. — Он из твоей шкуры ремней наделать хотел, да всё ждал, пока превратишься.
— Не дождётся. Не упырь я. Когда ваш старый мудрец явиться думает? Мне б перекусить не мешало, да и выпит тоже. Во рту как кошки нагадили.
Рыжий присел за стол, стараясь держать нож направленным на наёмника, но долго так просидеть он не смог и опустил руку на колено. Таринор пытался спросить, что это за место, далеко ли до Энгатара или, хотя бы как, зовут обладателя рыжей бороды, но его собеседник наотрез отказывался что-либо говорить, повторяя только, что следует дождаться пресловутого Эйвинда, а после разговоры разговаривать. Через некоторое время рыжий откровенно заскучал и забарабанил пальцами по столу. Потом принялся втыкать нож в пол, доставать оттуда и снова втыкать. При этом на лице у него было выражение невыносимой скуки.
— А где мои вещи, кстати? — Встрепенулся наёмник.
— Какие ещё вещи? — Отозвался рыжий.
— Дорожная сумка, с припасами.
— Не было никакой сумки.
— Как же это так? Небось, себе прибрали?
— Эй, мы тебе не воры какие! — Рыжий пригрозил ножом. — Если б чего и было, то подле тебя б и лежало, пока не помер. А ты всё не помирал. Потому-то Эйвинд тебя упырём и счёл.
Решив, что без пресловутого Эйвинда здесь, судя по всему, и по нужде ходить не принято, Таринор развалился на скамейке. Покинуть это место самостоятельно он всё равно не мог, а потому самым разумным было просто отдохнуть. Наёмник только сейчас успел удивиться тому, что понимает местную речь, хоть здешний выговор и звучал непривычно. Настроение сразу приподнялось: значит, он недалеко от Энгаты. И как только найдёт способ уйти, сможет туда добраться. Оставалось только дождаться местного мудреца. К счастью, ждать пришлось совсем недолго: дверь распахнулась, и в дом ввалился неопрятного вида дед. Бело-серая рубаха его была перемазана зелёным соком трав, а понять, какого цвета шерстяной плащ уже было нельзя. Морщинистое лицо, сурово нахмуренные кусты бровей и длинная серо-седая борода.
— Эйвинд, певец богов! — Воскликнул рыжий. — Вот, гляди! Упырь-то твой жив-живёхонек. Убежать пытался, да только я его мигом…
— Дурень! — Оборвал его хриплый, но ещё крепкий голос старика. — Герда мне рассказала, как ты медовуху хлебать отправился вместо того, чтобы делать, что велено было. Бедная девка запыхалась, пока до меня добежала, добро, что я недалеко был. В самую чащу не пошёл, как знал.
— Но упыря ж я схватил! Да только он чудной какой-то…
— Да только я не упырь вовсе. — Мрачно проговорил Таринор. Старик резко повернулся, лицо его вытянулось от изумления. — Да, разговариваю складно, слюни не пускаю, глотки не грызу и кровь не пью. Какой же упырь из меня?
— А кто ж ты тогда такой будешь? Неделю пролежал, что мертвец, а теперь ожил.
— А вот на это есть любопытная история…
— Не слушай его, Эйвинд! Зубы заговаривает, нечисть! — Не унимался рыжий. — Давай-ка я его лучше топориком-то,
— Ты вообще ступай прочь! — Рявкнул старик.
К удивлению наёмника, услышав эти слова, рыжий покорно встал и вышел из дома, не проронив ни слова. Хотя и с недовольным лицом.
— А теперь рассказывай. И не думай штуки свои проворачивать. Кто б ты ни был: упырь, трясинник или страхолюдная болотница, тут на стенах кругом знаки, а на мне амулет рунный из медвежьего пузыря. Так что в песок рассыпешься быстрее, чем за горло меня цапнешь.
— Ох… — Наёмник потёр глаза. — Значит, с богами разговариваешь? Тогда должен знать Асмигара? Бог-странник, блуждающий по мирам, дворам, как там его…
— Знаю, знаю. — Сощурился старик. — Как не знать. Бог-прохвост. Украл у Зильмра меч, у Торма щит, а у Хьольда посох. Потому изгнан и был, и нынче скитается всюду, не в силах найти кров.
— Стало быть, то были Сильмарет, Тормир и Холар? Не слыхал этой истории. Или слыхал, но забыл…
— Так южане их зовут. Ты, стало быть, тоже из южан? И говор у тебя такой, южанский.
— Выходит, что так.
— И, стало быть, не упырь?
— Ни в коем случае. Хоть чем поклянусь.
— А то проверить — дело нехитрое. — Сказал старик и отправился к столу. Наёмника удивила беспечность Эйвинда. Неужто он и впрямь так верил в силу амулетов, трав и прочего, что был готов вот так запросто стоять спиной к тому, кого считал упырём? Нет, всё же этот бородатый про кровососов разве что из страшных сказок слышал. Тем временем из-за спины Эйвинда доносились хруст крошащихся трав, треск ломаемых веточек и бульканье каких-то жидкостей. Резкий травяной запах разнёсся по комнате. Пару минут спустя он повернулся к Таринору, держа в руках деревянную чашку с неаппетитной тёмно-зелёной жижей.
— Вот. Упыризм — он же как зараза. А снадобье это любую заразу на раз изводит. Если ты не мертвец, то бояться тебе нечего.
— И что мне с этим делать?
— А вот сейчас. — Старик окунул палец в чашку и размазал жижу по лбу наёмника. — Теперь пей!
Наёмник решил не перечить и раз и навсегда снять с себя все подозрения. Но взглянув на содержимое чашки, на комочки трав и кусочки веток, он подумал, что пустой желудок от этой дряни у него может просто свести. И когда он станет кататься по полу, корчась от боли, дед точно сочтёт его нечистью. Потом позовёт рыжего, который, кажется, грезит проломить наёмнику голову, и новая жизнь Таринора закончится, не успев начаться. Как же ехидно будет улыбаться Асмигар, если всё повторится снова? Но вряд ли Таринору дадут второй шанс. Наёмник выдохнул и поднёс чашку к губам. Тут же в нос ударила мешанина из запахов душистых трав, чеснока и чего-то гниловато-земляного, вроде болотной тины. Старик же улыбался, обнажив оставшиеся зубы, всем своим видом предвкушая что-то грандиозное. Была не была! Глоток. Ещё глоток. Будто грязь болотную хлебаешь, честное слово. Подавив рвотный позыв, наёмник сделал последний глоток. Посмотрел на заметно погрустневшего старика и демонстративно облизал край чашки.
— Веришь теперь?
— Эх… Твоя правда, верю. — Вмиг погрустневший старик забрал у наёмника пустую чашку.
— Расстроился, что чуть живого человека на ремни не порезал?
— А думаешь, каждый день упыря в здешних краях отыскать можно? Ремешки из упырьей шкуры от всякой нечисти, знаешь, первое дело! А то болотной погани развелось немеряно.
— Уж извини, что не оправдал твоих ожиданий, старик. И чего б со мной от этой жижи случилось, окажись я упырём?
— Пеной бы изошёл, да грязью излился. Только шкура бы и осталась. Эх! Тебя ж рядом с альвом лесным нашли на опушке неподалёку, он-то весь истерзанный, а ты целёхонек. Неделю ждал, покуда ты проснёшься, да превратишься. Вся деревня уж слухами полнится. Теперь придётся всем растолковывать. Идём. — Эйвинд направился к двери.