Ни богов, ни королей
Шрифт:
— Неделю? Чего ж ждали тогда?
— А ну как ты шутка богов? У нас давеча зимой один так с перепоя под лёд ушёл. Достали, принесли. Он три дня полежал холодный как труп, а потом очнулся, водички попросил. У жены его с тех пор проседь в волосах, а у него самого нос сломан.
— Это ещё от чего? Об лёд ударился?
— Нет. Об скалку жены, как та очнулась… Тебя как зовут хоть?
— Таринор.
Старый Эйвинд провёл наёмника по всей небольшой деревушке, давая каждому испуганному встречному слово, что он, Таринор, не упырь и не умертвие, а самый что ни на есть обыкновенный человек. Люди недоверчиво косились и уходили восвояси, а старик вздыхал и шёл дальше. Последним местом, куда Эйвинд привёл наёмника, был большой дом, оказавшийся не то таверной,
— Добрые люди Грарстенна! — Зычно провозгласил Эйвинд. — Возвещаю, что этот человек не умертвие, а ходит под светом солнца, как мы с вами! И зовут его Таринор. Таково моё слово! — После этого старик сел за одну из скамеек и пригласил наёмника сесть рядом. — Раз уж ты не упырь, значит, гость. А гостя принято привечать.
К очередному удивлению наёмника люди отнеслись к нему вполне добродушно. Даже рыжий, представившийся теперь как Тогмур Рьяный, смеялся и шутил. «Странное поведение для человека, с час назад желавшего разбить тебе голову», отметил Таринор. Сам Тогмур на это ответил, что будь на то воля старого Эйвинда, то наёмник был бы уже мёртв. А покуда он не упырь, так и зла на него держать не следует.
— Вон, глянь туда. — Показал пальцем рыжий. — Гуннар Одноглазый сидит. Была у нас с ним как-то история. Похвалялся я, что голову с плеч одним махом срубить горазд. А он меня возьми да и назови пустословом. — Таринор заметил, как окружающие толкали друг друга локтями, поворачивались к Тогмуру и замолкали, слушая. — Я, не будь трус, сошёлся с ним в поединке и, конечно, снёс бы ему голову, если б не вмешался Старый Эйвинд и не остановил бой, объявив, что я доказал свою правоту и делить нам более нечего. Так что теперь мы с Гуннаром друг на друга зла не держим.
— А одноглазым его зовут, потому что ты ему тогда в бою глаз выбил?
— Нет. — С каменным лицом сказал рыжий.
— А от чего ж тогда?
— Да просто щурится часто. — Ответил Тогмур и захохотал, а вместе с ним и те, кто слушал историю. Странные же у них шутки.
Остаток дня наёмник провёл в пиршественном зале. Услышал много других историй от Тогмура. Причём если рассказ о Гуннаре ещё был правдоподобен, то чем дальше, тем сказочнее становились сюжеты. Про орду трясинников, про тролля под мостом, про какую-то ведьму с тремя глазами, которая вознамерилась сварить из Тогмура похлёбку, да только храбрый воин разрубил её напополам. Вспоминая рассказ о Гуннаре, подвергать сомнению истории Таринор не решался. Но всё же среди всё увеличивавшегося количества отрубленных голов и побеждённых чудищ наёмнику удалось выяснить, что деревня эта находится «в дне пути к северному сиянию» от Большого леса, где живёт лесной народ, а «в двух днях к закату» от неё лежит Бескрайнее море. Наёмник узнал в этом Северную рощу и Закатное море. Что ж, значит, не так уж далеко. Осталось лишь пополнить припасы и возвращаться в Энгатар. Рия Эльдштерн всё ещё была должна ему заплатить, и он искренне надеялся, что его смерть не станет причиной отказа. Игнат и Драм. Он уже скучал по постоянно задумчивому тёмному эльфу и хулиганистому магу-недоучке. Эльф и маг, наверное, первые за долгие годы, кто был с наёмником не из корыстных интересов и не по долгу службы. Возможно, причиной тому был и сам Таринор. Нечасто он помогал кому-то бесплатно, а уж тем более спасал жизнь. Неужели он и впрямь всё это время был таким гадким человеком, как говорил Асмигар. Очевидно, да. Лишь Бьорн смирялся с тариноровской натурой, потому и был его единственным другом во всём мире. Бьорн… Сердце заколотилось от мыслей о мести лорду Рейнару. Чудовищу, убившему собственного брата. В этот момент на душе стало противно: наёмник вспомнил показанное ему Асмигаром…
— А заночуешь ты у старого Гальдра. — Сказал Эйвинд, почесав
— С юга?
— Ага. Давно тут живёт. — Вмешался Тогмур, шедший рядом. — Как говорят, три десятка зим уж минуло. Будет, о чём языком почесать.
Дом Гальдра стоял на самом краю деревни, и вид его был чуть более привычным глазу наёмника. Бревенчатые стены, обычные для местных, соседствовали со стеклянными окнами, тогда как остальные здешние дома обходились лишь тяжёлыми ставнями. Над дверью нависал козырёк, какие наёмник часто видел в городах Энгаты. Эйвинд вошёл первым и без стука, за ним Тогмур, а после и сам наёмник. Короткий разговор с хозяином жилища и старик с рыжим воином удалились так же бесцеремонно, как и вошли, оставив наёмника один на один с тем, кого называли Гальдром.
— Ну, здравствуй что ли, Таринор. — Проговорил тот низким голосом и протянул руку, как то было принято в Энгате. Наёмник успел заметить, что местные рук не жали, а довольствовались тем, что клали руку друг другу на плечо. И если Эйвинд выглядел пожилым и уставшим, то Гальдр производил впечатление глубокого старика, которого всё же ещё не до конца оставили силы. Белоснежная, но коротко стриженная седая борода, так же коротко стриженные волосы, широкие плечи и ладони, воинская осанка, не потерянная с возрастом. Таринор мог поклясться, что если этот человек в молодости сражался мечом, то он делал это действительно хорошо.
— И тебе не хворать. — Ответил Таринор, пожимая руку. — Так значит, тебя зовут Гальдр? Ты из южных земель?
— Вообще, когда-то меня называли Кальдор. Кальдор Моэн из Могилы Эльфа, если быть точным. Садись что ли за стол, гостем будешь, раз уж так Эйвинд сказал. — Вздохнул старик, указывая рукой на стол у камина.
— Моэн? — Удивился наёмник. — Знакомое имя. Ты, случаем, не родня Гевину Моэну?
— Родня. Как же не родня. — Улыбнулся старик. — Внук это мой. Непоседливый такой мальчуган, курносый. Знаешь его? Ну, раз с юга, то чего бы и не знать.
— Знал. Он сражался за Эркенвальда. Пал в Битве на Руке лорда. — Ответил Таринор. Почувствовав себя гонцом, принесшим дурные вести, он поспешил добавить. — Семь лет назад.
— Что ж, он выбрал свой путь. — Грустно проговорил Кальдор Моэн.
— Боюсь, что на нём род Моэнов прервался… — осторожно добавил наёмник. — Хотя нет, осталась ещё Глория Моэн, сестра Гевина. Её выдали замуж за кого-то из Гвилов, им передали замок после гибели вашего внука.
— Печально слышать, но не надо так осторожничать, говоря об этом. Когда я отправился сюда, оставив королевскую службу, семьи для меня не стало. И меня для них тоже. Благородные дома появляются и исчезают, с этим ничего не поделать, Таринор. Боги пишут историю кровью и им всё равно, чья это кровь. Сын конюха или сын короля — все они перестанут дышать, если получат меч в брюхо. Сколько родов прервалось, и сколько прервётся ещё — никакой счетовод не сосчитает.
— Но разве не грустно не оставить после себя наследия?
— А что лучше? Породить выводок болванов, грызущихся из-за наследства, или кануть в небытие, оставив память? Вся Энгата помнит Роберта Стоунриджа, что не склонился перед завоевателем Эдельбертом и принял смерть стоя, вместо того, чтобы жить на коленях. Его род прервался, но память о нём переживёт века. А кто вспомнит, чем знамениты какие-нибудь Талоты? Или Мадды из Болотного шпиля? Или…
— Бьорн Талот был моим другом. — резко перебил старика Таринор. — Его убили люди Рейнаров. — Кальдор Моэн замолчал и внимательно посмотрел на наёмника.
— Вот видишь, — вздохнул старик. — Хоть мы не всегда можем уберечь от гибели тех, кто нам дорог, но в наших силах сделать так, чтобы память о них жила. К слову, о памяти. Признаться, я и не знаю, что творилось на юге последние лет тридцать. И ты, юноша, окажешь мне услугу, если расскажешь.
Таринор посчитал, что отказать он не вправе. Хоть наёмник и не любил вспоминать всё это, но чувствовал себя обязанным за гостеприимство. Когда рассказ подошёл к концу, старик утёр невесть откуда взявшуюся слезу.