Ни богов, ни королей
Шрифт:
— Гурх, сумеешь что-то с ним сотворить?
— А что я сотворю? — шмыгнул пятачком чёрт. — Разве только напугать его до полусмерти.
— Пусть посчитает, что ему это привиделось. — предложил Таринор. — И если добудете меч, что он у меня отнял, этой свинье никто не поверит. Скажет: «Я лазутчика изловил!» А ему: «Так камера пуста.» Он в ответ: «Его Верн выпустил!» Его спросят: «Чем докажешь?» Ответит: «меч я у него забрал, дорогущий, ценный, из-за него-то весь сыр бор!» А меча-то и не будет. И получится, что Хоб поднял на уши начальника стражи из-за важного пленника, которого нет. Подумают,
— Говорил же тебе, Верн. Таринор — мужик хороший, головастый! Ну, а для пущего эффекта, я его припугну. Давненько уж не безобразничал.
— Может, не надо, Гурх? — с сомнением проговорил тюремщик.
— Надо! — Отрезал тот. — чёрт я, в конце концов, или не чёрт? Так и хватку можно растерять.
— Ох, не нравится мне это. Может, посидишь, да тебя отпустят?
— А если нет? И невинного меня казнят. — наёмник прищурился. — Как же ты спать по ночам потом будешь, Верн?
— Я тебе весь карточный долг прощу. — Гурх толкнул тюремщика в плечо.
Верн вздохнул. Потом снова. Поглядел по сторонам, взглянул на Таринора, на Гурха. И, наконец, после глубокого вдоха, проговорил:
— Ладно, сейчас меч принесу. Но учти, поймают — я тебя не знаю, и ты меня тоже.
На улице светлело. Когда Таринор полной грудью вдохнул свежий уличный воздух, во всяком случае, свежий в сравнении с темницей, уже наступило утро. Он спешно поблагодарил Верна и Гурха и не мешкая покинул окрестности стены, чтобы его не заметила стража. Хоть он и выглядел неважно, но встретив утром в городе человека с мечом подумают, что он наёмник какого-нибудь знатного лорда, посетившего короля. А потрёпан, будто неделю не спал, так это он возвращается из таверны или борделя. И лучше будет уступить ему дорогу, а то как бы чего не вышло.
— Тяжёлая ночь, а? — с улыбкой окликнул наёмника проходивший мимо стражник.
— Ты даже не представляешь, насколько. — изо всех сил постаравшись улыбнуться, ответил Таринор.
Город оживал рано. Лавочники спешили открыть лавки, откуда-то доносился стук кузнечных молотов, справлявшие малую нужду пьянчуги уже старались делать это украдкой. Утро наполняло город жизнью, только вот наёмнику казалось, что на него это не действует. Все эти люди, небось, поужинали и позавтракали в отличие от него. Да и спали они на каких-никаких кроватях, а не на сырой соломе. Впрочем, тем беднягам, что уже сидели вдоль улицы с протянутой рукой, повезло меньше.
Если бы какой-нибудь врач решил составить бы список всех увечий, которые только может вынести человек и остаться при этом в живых, он смело мог бы пройтись по улицам Энгатара во время войны. Кого здесь только не было: одноглазые с тканевыми повязками на голове; однорукие бедняги, с болтающимися или завязанными в узел рукавами рубах; одноногие или вовсе без ног, сидящие на земле или деревянных дощечках. Но Таринор повидал немало подобных калек и мог с уверенностью сказать, что у половины из них под повязками есть глаза, а совершенно целые руки и ноги спрятаны под мешковатой одеждой. Таких мошенников наёмник презирал всей душой.
Но вот на пересечении улиц на углу
Эта незамысловатая мелодия уносила Таринора куда-то далеко, пробуждая всё светлое, что есть в душе. Он закрыл глаза и мысленно оказался где-то посреди горного луга, где посреди зелёного травяного ковра протекает кристально чистый ручей, прохладный и освежающий. И наёмник будто бы лежит на траве, слышит журчание воды, а ласковые солнечные лучи согревают его усталое тело. И больше ничего не хотелось, кроме как просто лежать и наслаждаться спокойствием вдали от богов, королей, войн и нищеты…
Но вот мелодия прервалась, послышался треск, кто-то вскрикнул, по собравшимся прокатился гомон. Наёмник нехотя открыл глаза, вернувшись в людный шумный город, и изумился. Отчаянно вырывающегося музыканта пытались поднять двое в серых балахонах, а у их ног валялась переломанная флейта. Шипастые булавы на поясах — так вот вы какие, Серые судьи.
— Я ничего не сделал! Просто играл музыку! — отчаянно кричал музыкант. Пока его поднимали с земли, тряпьё, прикрывавшее ноги, слетело, и Таринор увидел, что этот человек действительно лишён ног. Он бесполезно перебирал покрытыми шрамами грязными культями, но был не в силах освободиться от хватки судей. — Я ветеран войны! Потерял ноги под Мейераном! В войске лорда Орена Мейтона!
Эти слова прозвучали для Таринора как гром среди ясного неба. Он быстро подошёл и решительно схватил за руку одного из судей.
— Чем он вам насолил? Отпустите беднягу.
— Серые судьи Тормира очищают город от слабости. Приказ короля и Церкви. — человек в сером сурово взглянул на наёмника. — Лучше бы тебе убраться отсюда подобру-поздорову.
— Этот человек сражался за вашего короля! И лишился ног на поле битвы! Так теперь Его величество награждает за верность? Лишает последнего куска хлеба?
Серые судьи переглянулись и отпустили музыканта, отчего тот рухнул на дощечку под собой и застонал, а судьи тут же схватили Таринора под руки.
— Спасибо, добрый господин! Я буду молиться за ваше здравие! — голосил музыкант.
— Это будет совсем не лишним. — отозвался наёмник. — И что вы теперь со мной делать собираетесь? Переломаете все кости?
— Ты похож на бродягу или грабителя, но бродяги и грабители не носят на поясе боевые мечи. — проговорил один из судей. — Твою судьбу решит магистр Эрниваль.