Ни богов, ни королей
Шрифт:
Наёмник лежал и слушал эту болтовню. Хоть какое-то развлечение для того, кто не хочет снова провалиться в забытье, лёжа на холодном полу. Всё-таки обидно, что эти двое сейчас пьют и играют в карты, а он мёрзет на гнилой соломе. Таринор лежал спиной к решётке и мог видеть лишь пляшущие тени от света факела.
— Ну вот, снова продул.
— Я ж тебе говорил, Верн, брось ты это дело. Не везёт в игре, повезёт в любви! Знавал я одного, так ему в любви точно не везло, зато в карты был мастак, да… И выпить тоже
Внезапно этот голос показался наёмнику странно знакомым. У него появилось странное желание посмотреть, кто же там сидит с новым тюремщиком. Но тот второй сказал, что спрячется, как только он, Таринор, проснётся. Медленно повернуться — заметят. Они ведь прямо рядом с решёткой сидят. Значит, было необходимо перевернуться быстро и резко. Наёмник собрал все силы. От волнения сердце колотилось, а в горле застыл ком. Да и ушибленная голова снова начала болеть, вызывая тошноту. Или это было от того, что с прошлой ночи маковой росинки во рту не было?
Таринор сжался, чуть подпрыгнул на боку и взгляд его оказался обращённым на двоих, устроившихся на табуретках по ту сторону решётки. Они застыли со стаканами в руках, ошарашенно уставившись на него. И если тюремщик Верн выглядел вполне обычно, то второй… Роста он был невысокого, полноват, едва доставал до пола ногами, что оканчивались копытцами, а за спиной имел пару кожистых крылышек, как у летучей мыши. Вздрогнув мясистым свиным пятачком, что красовался в центре упитанного лица, он неожиданно громко заговорил, обращаясь к Таринору.
— Ну вот, пьянь! До чертей допился! Верно тебе старуха твоя говорила, бросай это дело! Видишь, до чего теперь дошло? Ну, ничего, проспишься, а наутро меня как ни бывало. Только чтоб больше ни капли в рот, понял?! — Выпалив это, чёрт спрыгнул с табуретки и спрятался за тюремщика. Впрочем, после Хоба Верн казался тощим, как жердь, так что чёрту не удалось скрыться за ним полностью.
— Чего он, уснул? — послышался нетерпеливый шёпот из-за спины тюремщика.
— Не, пялится ещё. — тихо отозвался тот.
— Чтоб его! Сейчас заснёт. Может, плеснуть ему, а? Тогда и вырубится. Сколько раз так делал…
Наёмник лежал неподвижно, пытаясь осознать происходящее.
— Погоди-ка… Гурх? Это что, ты?
Чёрт осторожно выглянул из-за спины тюремщика.
— Чтоб мне в пекле изжариться! Этот голос… Таринор?
— Он самый. — наёмник привстал и подсел ближе к решётке. — Ты чего здесь делаешь?
— Я? Живу. — Гурх выпрыгнул из-за укрытия и подпрыгнул к прутьям. — Да тебя ж совсем не узнать, зарос совсем. Видать, давно здесь прозябаешь. Верн, можешь дверцу-то отворить? Это приятель мой, я ему жизнью обязан.
— Ну, я ж это… Не положено… — промямлил обескураженный тюремщик.
— Я тебе долг карточный прощу.
— Весь?
— Мечтай! Половину.
— Эх, — тюремщик почесал залысину на голове
Вскоре для наёмника уже раздобыли кой-какой снеди и лишню кружку.
— Промочи горло, парень. — Гурх заботливо налил из бутыля. — Не тот чудесный напиток, конечно, которым ты в прошлый раз меня потчевал, но уж чем богаты. Рассказывай.
— Чего рассказывать-то? — вздохнул наёмник. — К королю мне надо. Дело важное.
— А чего ж тогда ты здесь? Я, конечно, в этих ваших делах не шибко разбираюсь, но короли разве не в замках пробавляются? Уж точно не в тюрьмах.
— Поймали меня, когда через сточный канал полез. Со мной ещё двое, их через ворота не пропустят. Северяне они. Вот я и собрался найти безопасный проход в город.
— Это ты зря. — покачал головой тюремщик. — Как война началась, в Энгатар потянулась вереница беженцев. Их через ворота не пускают, так они по стокам лезут. Так что мы наловчились таких ловить. Особенно Хоб со своей дубинкой. Тебе повезло, что он со стены тебя сбросить не велел. Пару недель назад одному бедолаге не повезло.
— Он меня не то шпионом эльфов считает, не то вором, не то чёртом в ступе… — Таринор осёкся. — без обид, Гурх.
— Да брось, какие обиды! — усмехнулся чёрт. — Только вот ты зря сюда притащился. Имею в виду, в город этот. Не удивляет, что я здесь?
— А должно?
— У вас тут главный храм торчит. Священников тьма, прорва инквизиторов. Нечисть, вроде меня, такие места стороной за милю обходит. Но я здесь, живёхонек и даже не чихаю.
— И что ж это значит?
— А то, что прогнило что-то в церквушке. Я сразу что-то почуял, знаешь, тёмное что-то. Не то, чтобы нашенское, демоническое, нет. Просто что-то недоброе, нехорошее.
— Говорят, король что-то там с Церковью наворотил.
— Может и так. Может и в том дело. Да только, знаешь, для нашего брата это выглядит как открытая дверь в колбасную лавку. Вот только не встречал я здесь других. Ни чертей, ни венаторов, ни жнецов… Боятся, стало быть. А чего боятся — непонятно. И от того ещё страшнее. Я здесь осел тихонько, небось, не поднимут шум из-за одного безобидного чертёнка, любящего карты и промочить горло. Ты-то мужик хороший, знаю, что меня выдавать не станешь.
— Колбасная лавка, говоришь… — задумчиво произнёс Таринор. — В каких случаях лавку не станут грабить, даже если открыта дверь?
Тюремщик и чёрт пожали плечами.
— Только если её хозяин ловит каждого вора и спускает с него три шкуры. Если город не под защитой Троих, значит, под защитой чего-то другого. Теперь мне ещё больше нужно к королю. Верн, выпустишь меня?
— Ты что! Мне ж за такое в петлю прямая дорога.
— Да брось, не узнает никто. — не унимался наёмник.
— Хоб уже знает. А он точно начальнику стражи донесёт.