Ничего интересного
Шрифт:
— Звучит кошмарно, — сказала я.
— Да, отстой, — согласилась Бесси.
— Ну, теперь можете читать эти книги.
— Я многие уже читала, — рассеянно сообщила Бесси, разглядывая корешки, — но есть кое-что интересное.
— Отлично. И мы можем купить еще. Или поехать в библиотеку, взять почитать, что захочешь.
— Хорошо, — кивнула она и посмотрела на меня: — Будешь читать нам по вечерам, если хочешь. Перед сном.
— Отлично, — сказала я, чувствуя, как наша жизнь обретает форму, как начинается рутина.
— Не хочешь одеться? —
— Черт! То есть блин, да, я хочу одеться.
Нужно было что-то надеть, но я боялась оставлять детей одних. Бесси словно прочитала мои мысли:
— Иди переоденься. Мы в порядке, правда, в полном.
Я кивнула и ринулась на второй этаж, считая секунды, опасаясь, что, если буду отсутствовать дольше пары минут, по возвращении обнаружу детей роющими тоннель на свободу. Я натянула джинсы, футболку и сбежала по лестнице. В целом это заняло меньше сорока пяти секунд, и они никуда не делись: Бесси набрала стопку книг, которые хотела прочитать, а Роланд сидел на кухонном столе, запустив руку в разноцветные шарики сухого завтрака. Бесси открыла одну из книг и втянула носом запах свеженапечатанных страниц. Роланд улыбался, и это выглядело неописуемо: крошечные кусочки хлопьев, как конфетти, прилипли к его зубам.
Так вот как это — растить детей. Построить надежный дом, а потом давать все, что они захотят, неважно, насколько это невыполнимо. Что тут сложного?
И в ту же секунду я вдруг осознала, что дети до сих пор не сменили обугленную после пожара на крыльце одежду, и почувствовала себя раздолбайкой и полной идиоткой. Как я вообще за ними услежу? Как уберегу? Вот они, будни гувернантки: взлеты и падения. Мама как-то говорила, что материнство состоит из раскаяния и редких моментов, когда об этом раскаянии забываешь. Но я не стану такой, как она. Сколько раз я это себе обещала? И всегда совершенно напрасно. Ни мне, ни воспламеняющимся детям раскаиваться не в чем. Пока.
Я присвистнула, чтобы привлечь их внимание, и дети медленно повернулись ко мне.
— Давайте-ка вас оденем, — сказала я, — а потом кое о чем поболтаем.
— О всяком грустном? — спросил Роланд.
Они с сестрой были одного возраста, но Роланд казался младше — ему повезло вырасти с сестрой, готовой пооткусывать всем вокруг руки, чтобы его защитить.
— Нет. — Я не очень понимала, с чего он это взял. — Не о грустном. О всяких обычных вещах. Мы с вами все время будем вместе. Надо просто кое-что обсудить.
— Ладно, — согласился Роланд.
Я вдруг заметила, что коробку от разноцветных шариков, которую он надел, как перчатку, сменила коробка от шоколадных.
— Притормози-ка с хлопьями, а, Роланд? — то ли попросила, то ли потребовала я. Нужно поработать над тем, чтобы вести себя увереннее.
Роланд засунул в рот последнюю порцию шариков, роняя их на стол, рассыпая по полу. Потом вытащил руку из коробки, проглотил, что было во рту, спрыгнул со стола и подбежал ко мне. Бесси встала, и мы направились к ним в комнату, которая вся была
— Разноцветно, — протянула Бесси. — Даже слишком.
— Ты права, немного чересчур, — согласилась я. — Но вы привыкнете.
Бесси посмотрела на меня как на идиотку. Эти дети время от времени загорались. Их мать умерла. Они привыкли к странностям.
Выбор одежды был велик, но дети нашли себе одинаковые черные с золотом футболки с эмблемой Вандербильта и черные хлопковые шорты. Я собрала их старую одежду и бросила в мусорку. Сколько шмоток они перепортят? Может, лучше пусть бегают голыми?
— Ну, давайте поговорим, — сказала я, и дети залезли на свои кровати. Я села на пол, поджав колени к подбородку. У меня было столько времени подготовиться к этому моменту, но я провела его, играя в баскетбол и поедая сэндвичи в кровати. Мне вручили толстую папку от какого-то частного доктора, но все, что там было, — полная скукотища, и в итоге ничего не было решено, так что я ее просто пролистала. Я пожалела, что со мной нет Карла, потому что у него всегда был план, и тут же себя за это возненавидела.
— Про эту штуку с огнем, — начала я, и дети посмотрели на меня с тоской. «Ну началось…» — как бы говорили их лица. — Вы загораетесь, — не сдавалась я, — и, как понимаете, это проблема. Знаю, вы не виноваты, но нам надо как-то с этим справляться. Так что давайте попробуем что-нибудь придумать.
— Это не лечится, — заявила Бесси.
— Кто вам так сказал?
— Мы просто знаем, — ответил Роланд. — Мама говорила, мы всегда такими будем.
— Ну хорошо, — процедила я, немного злясь на их мертвую мать, которая была такой пессимисткой. — Но что вы об этом знаете? Как это работает?
— Просто иногда случается, — пожала плечами Бесси. — Как чихание. Знаешь? Такое щекочущее чувство, то приходит, то уходит.
— Но только когда вы расстроены? А это может произойти, если вам просто скучно? — Мне страшно не хватало тетради, медицинского халата — чего угодно, чтобы выглядеть по-деловому. Как будто я проводила опрос или готовила школьный проект.
— Мы загораемся, если расстраиваемся, или пугаемся, или случается что-то плохое, — сказал Роланд.
— Или если нам приснится кошмар, — добавила Бесси. — Ну, очень страшный кошмар.
— Погодите, это бывает, даже когда вы спите? — переспросила я и почувствовала, как земля уходит у меня из-под ног от осознания, что все сложнее, чем я думала.
Дети разом кивнули.
— Только если кошмар очень-очень страшный, — пояснил Роланд, как будто это могло меня утешить.
— Но в основном когда вы расстроены? — уточнила я, и они снова кивнули.
Я не знала, можно ли считать это прогрессом, но дети меня слушали. Они не горели. Мы сидели вместе в этом кукольном домике, а снаружи все ждали, пока мы с этим разберемся.