Ничего, кроме настоящего
Шрифт:
– На русском языке мы можем не выгрести, – задумчиво произнёс
Паша. – Они нас просто задавят. А против украинского языка я ничего не имею.
– Я тоже ничего не имею против украинского языка, если мне его не навязывают. Я свободно разговариваю по-украински, у меня большая часть родни украиноязычна. Но я с детства общался по-русски. И по-настоящему чувствую именно этот язык. Поймите, что писать стихи можно только на том языке, который чувствуешь по-настоящему. Пусть по-украински поют те, у кого этот язык в крови, в генах.
– У тебя он тоже в генах, –
– Но не до такой степени, чтобы суметь написать по-украински хоть что-то, заслуживающее внимания.
– Этот папик может нас здорово протолкнуть. Такого шанса может больше не представиться.
– Тогда пишите украинские тексты сами. Я, так и быть, спою. А профанировать не буду.
Последнее заявление стало решающим, и мы отказались от предложения папика. Он пообещал, что с подобной проблемой мы столкнёмся ещё не раз, пожелал нам удачи и растворился в вареве местного шоу-бизнеса.
Этот спор должен был открыть мне глаза на позицию моих друзей в вопросах раскрутки. Но я легкомысленно не обратил внимания на первые признаки зарождающегося противостояния. И напрасно. Будь я внимательней, в дальнейшем удалось бы избежать многих разочарований.
Но факт остаётся фактом – я никогда не умел анализировать ситуации.
И более того – не желал этого делать. Романтик хренов!
День рожденья – праздник детства! Все это знают. Одни любят его за это, другие стараются игнорировать, надеясь, что дольше останутся молодыми. Я, например, считаю, что нужно пользоваться любым предлогом оттянуться всласть. По этой простой причине я шёл туда, куда мне идти совершенно не хотелось.
В последнее время, исходя из нашего "звёздного статуса", вокруг нас вертелось дофига молодых симпатичных барышень. Я-то, встречаясь с Таткой "по-серьёзному", этим обстоятельством не интересовался. Но мои коллеги по цеху пользовались этим вовсю. Они меняли дам как носки (выражение не совсем аппетитное, но слово "перчатки" не отразило бы серьёзности ситуации). В результате возникали бытовые любовные драмы разной степени сложности, пострадавшей стороной в которых всегда выступала сторона женская.
Особо отличался на этом поприще Палыч. Причём после разрывов со своими воздыхательницами он умудрялся даже не страдать угрызениями совести, справедливо полагая, что удовольствие от общения было обоюдным, и не стоит делать из мухи слона, если "сандали жмут и нам не по пути".
Вот к одной из его "бывшеньких" мы и направлялись на вечеринку по поводу дня рождения. Я хотел, было, пренебречь приглашением – ну не выносил я эту особь на дух – но Палыч меня уболтал, соблазнив дармовой выпивкой и попрекнув обязанностью регулярно появляться "в свете".
В общем, мы встретились с Наташей, зашли на вернисаж купить какую-то мазню, именуемую пейзажем, и пошли "в свет". Придя в назначенный адрес, мы вручили подарок, сообщили, что Паша с
Батьковичем подойдут позже, и ринулись
Но удовольствие оказалось сомнительным. Представьте себе толпу человек в двадцать пять, шведский стол и ничтожное количество выпивки, свободного пространства и свежего воздуха. Народец в основном незнакомый и скучный до зубной боли и морщин на ушах.
Послонявшись по квартире и осознав, что на всю толпу приходится всего пять бутылок "сухаря", мы решились на гнусность. Под шумок мы приханырили четыре "пузыря" за занавесками и принялись втихаря употреблять его. Учитывая, что Наташа почти не пила, мы выкушали по два жбана винца на лицо, и настроение резко пошло вгору. Минуток через сорок мы были в кондиции и почувствовали сильнейшую потребность увеселиться.
Глядя на полузнакомых личностей, с интересом изучающих нас, мы решили чем-нибудь порадовать их. Нам в голову не пришло ничего умнее, как изобразить парочку педиков. Нагло выключив романтический музон, сладко журчавший в колонках, Палыч втарабанил кассету с "NIRVANA".
Удостоверясь, что громыхает достаточно сильно и напористо, мы с
Палычем бросились друг другу в объятия и устроили маленький
"бордельеро". Нежно склонясь друг к другу, мы стали оттанцовывать какую-то мерзостную "качучу".
Пипл замер. Физиономии у всех вытягивались, глаза выпучивались и изумление возрастало посекундно. А мы, с удовольствием отметив, что являемся центром внимания, лапали друг друга за задницы, мерзко облизывались, выпячивали промежности и вели себя наигнуснейшим образом. Незнакомых барышень явно тошнило от этого зрелища, вьюноши морщились и показывали на нас пальцами. В углу стояли только что подошедшие Паша с Батьковичем и натужно соображали, как это мы умудрились так накиряться при полном отсутствии кира. Сбоку, согнувшись в беззвучном пароксизме смеха, изнывала Татка. У неё уже не было сил хохотать, и она старалась не смотреть в нашу сторону.
Когда кривляться надоело, мы решили пойти отлить.
– Братан, – заорал я, – отлей со мной на брудершафт!
– С нашим удовольствием! – ответил братан и последовал со мной в совмещённый санузел.
По дороге в сортир к нам приклеился незнакомый штрих, назвавшийся ди-джеем с "Вечернего Звона".
– Ребята, я вас полностью поддерживаю! – жарко зашептал он, держа меня за рукав.
– В каком смысле, – полюбопытствовал Палыч, переминаясь с ноги на ногу – мочевой пузырь таки поджимал.
– Ну, в смысле того… ну… этого, – замялся штрих.
– Чего, того-этого? – сурово спросил я.
– Ну, в смысле, что человеческие отношения имеют право на свободу отношений, – чувак от смущения запутался в собственной фразе.
– Короче, Склихасовский!
– Ну, я имею в виду, что я за свободу сексуальных меньшинств.
– Ты педик, что-ли? – уточнил на всякий случай я.
– Ну зачем так? Я просто за свободу проявления привязанностей…
Тут у Палыча сделались томные глаза, он похотливо облизнулся и интимно предложил: