Ничего, кроме настоящего
Шрифт:
"совершенно не пьёт". Я покосился на бутылку и отметил, что мы её уже прикончили на двоих с предполагаемым тестем – делать детское лицо было поздно. Хорошо, что вовремя спохватился – после второй бутылки им было впору задуматься о наиболее вероятном будущем столь резво поглощающего коньяк зятя и сделать соответствующие выводы.
Теперь мне оставалось тихонько сделать вид, что ничего не произошло (а ничего, собственно, и не произошло) и поддерживать разговор, отказываясь от дальнейших предложений со стороны Мыколы
Степановича "продолжить".
В конце концов,
Анфисы Тихоновны. Она пошепталась с мужем, и мне было торжественно объявлено, что мы, божией милостию Николай Второй с супружницей, даём согласие на твой брак с дочерью нашей и будьте благословенны ныне и присно и вовеки веков аминь! Мне оставалось только благодарно раскланиваться и смахивать слёзы умиления.
Впрочем, резонов для особой радости было мало. Я видел, что моя особа внушает таткиным родителям сильнейшие подозрения – уж больно смахивал я на шалопая. Не о таком зяте мечтали они долгими зимними вечерами. Они предпочли бы солидного человечка лет тридцати, с небольшим брюшком (символ благополучия), солидным кошельком и обеспеченной карьерой. А вид моей рок-н-рольной фигуры, пусть и закамуфлированной костюмом, не позволял надеяться на тихое уютное семейное счастье для своей дочери. От меня веяло беспокойством, тощим кошельком и неприятностями.
Но ничего изменить они не могли. С Наташей проводились профилактические беседы на тему: "Преимущества браков по расчёту и недостатки браков по любви", но она игнорировала все аргументы. Её сестра Таня предложила нам не расписываться, а пожить для начала в гражданском браке, но тут встали на дыбы "предки". Отношения, не освящённые штампом в паспорте, в их глазах именовались тривиальным развратом. Получилась вилка, из которой имелся только один выход.
И всё покатилось само собой. Через недельку мы с Таткой свели наши "старшие поколения", на этот раз на моей территории. Были обсуждены все нюансы свадебного торжества и расставлены все точки над Ё. Отцы наши напились взюзю, скрепив тем самым предстоящий союз семейств. Оставалось только занести заявление в ЗАГС, явиться туда в назначенный день и дать заковать себя в "цепи Гименея". Я превратился в жениха, а Татка – в невесту. В оном состоянии мы и дохаживали свои последние "вольные" деньки.
Мои родители ничего против моей женитьбы не имели. Батя, конечно, был недоволен, что я "сдался" так быстро, но отговаривать меня не стал. Он только спросил меня:
– Ты себе представляешь, каково забираться в холодильник в чужом доме?
Я ответил в том смысле, что никогда, мол, не задумывался над столь тонкими материями.
– А ты задумайся, – хмуро посоветовал родитель, – потом поздно будет.
Папашин совет я полностью проигнорировал, решив не отвлекаться на чепуху. В мире есть вещи поважнее чужих холодильников, и я предпочитал думать о них. Всему, как говорится, своё время.
Ы-ы-ых! Настроение – боевитое! Где-то я слышал такой эпитет
"боевитое"! Не "боевое", а именно "боевитое"! В этом слове мне слышались
Тэ-э-кс! Лёгкий мандражец? Ничего, фигня, освежает! Тоже мне, словечко – "мандр-р-р-р-раж"! От зубов отскакивает, пёс его забери!
Нер-р-р-рвишки! Что у нас с нер-р-р-рвишками? Звенят, милостивый государь! Звенят, издавая ноту "ля" первой октавы!
Настроевич – на "ять"! Я на боевом взводе как пистолет системы
"маузер" в руках грозного комиссара! И-и-и-их-ха! Оттянемся сегодня в полный рост! Черти бы его миловали, этот фестиваль! Ни перед одним концертом у меня так организьмы не потрухивало, как перед этой самой
"Рутой".
– Че-е-ервону руту не шука-а-ай вечорами! – напевал я, постукивая зубами и натягивая джинсы. Та-а-ак, рубашечку… Хаерочек расчесать!
Всё, торпедные аппараты "товьсь"! Пошёл, родимый!
Подгоняемый мандражными пузырьками, сотрясавшими мой организм, я вылетел из дому, как пробка из бутылки, и моментально наткнулся на
Пашу, выходившего из своего подъезда. Он, как обычно, своего волнения не показывал. Крепился.
Мы посмотрели друг на друга и одновременно произнесли только одно слово. Что вы подумали? Вы подумали, что мы сказали друг другу:
"Привет"? Я бы тоже так подумал, если бы речь шла о ком-нибудь другом. Но, нет! Не тот фасон! Смерив друг друга долгим взглядом, мы хором сказали: "Пиздец"!
Это одно-единственное словечко должно было означать всю гамму чувств, взбалтывавших наши молодые внутренности. Оно должно было означать примерно следующее:
– Здорово приятель круто выглядишь я совсем извёлся из-за этого фестиваля но мы так взлабнём что публика в зале усохнет от восторга!
Бля буду!
Всё это казалось настолько очевидным, что не требовало отдельных пояснений и поместилось в коротеньком словечке. Не произнося больше ничего, мы направились туда, где должно было иметь место мероприятие.
Возле входа уже нетерпеливо переминалась с ноги на ногу наша ритм-секция. А рядом гордо стоял гитарный комбик3. Палыч поймал мой вопросительный взгляд и пояснил:
– Хрен его знает, будет ли возможность по-человечески настроиться на сцене. Народу – море! Давка, стоны, трагедия на Марсовом поле. А мы ни от кого не зависим. В любой момент за сценой можно включиться и настроиться.
– Стратег! – восторгнулся я. – Генералиссимус ты наш, Сталин с хаером, Жанна д'Арк мущинского роду!
– Ладно, ладно, идём вовнутрь, – поторопил нас Паша, – мы третьи по списку.
Проникнув в помещение, мы обнаружили, что народу действительно море. Холл кишел живописными волосатыми личностями самого разнообразного пошиба. Мой взгляд потерялся в косухах, банданах, хаерах, кофрах, феньках и прочих рок-атрибутах. С маек на меня злобно скалились всевозможные чудища, Кинги Даймонды, Горбачёвы и прочая хренотень. Барабанщики, словно мамаши младенцев, гордо несли педали, железо и дробники. Гитаристы свысока высматривали в толпе конкурентов. Тусовка была представлена целым водоворотом музыкальных течений: от злобных хмурых металлюг до хипповатых арт-рокеров и испитых блюзменов. Было на что посмотреть.