Ничего, кроме настоящего
Шрифт:
"Адольфы" – команда со своим шармом. Они имели сравнительно небольшую армию поклонников и стойкую репутацию "матершинников и крамольников". Когда-то весь груз ответственности за эту контору тянули на себе два лидера – Шива и Кеша. Шива придумал "фишку", на которой держались "Адольфы", и активно претворял её в жизнь.
Любители жареного просто сатанели, когда на сцене появлялся этот
"монстрик" в пионерской рубашке и со здоровенной гитарищей а-ля Би
Би Кинг. От него пёрла такая энергия, что зал на концертах ходил ходуном. Потом Шива куда-то исчез. Бесчисленные
Когда Шиву замели за наркоту, бразды управления в свои руки взял
Кеша, ближайший друг и соратник Шивы. Кеша отличался упругим стилем игры на гитаре, весёлым нравом и полувоенным подходом к музыкальным делам. Он не дал "Адольфам" загнуться, пригласил новый состав и стал к микрофону. Своей жизнерадостной энергией он заражал всё окружение.
Теперь Кеша был намерен показаться на "Руте".
– Мне насрать на призы, места, регалии и прочую хуйню. Главное – дать понять, что "Электрический Адольф" продолжает дёргаться, – вещал Кеша о рутовских поползновениях.
К тому моменту, когда "Адольфы" доиграли программу, подгрёб
Старый. Поздоровавшись, он расчехлил "весло", воткнулся в тюнер и стал деловито настраиваться. "Адольфы" с шутками-прибаутками слиняли, и наша первая "репа" началась.
И Старый, и Батькович были знакомы с материалом, посему сразу стали лабать "на Полтинника". Тот, отдам ему должное, врубился с первого такта. Никогда до того момента мне не приходилось играть с барабанщиком такого класса. Что такое мой опыт на то время? По большому счёту – Палыч. Редких джемов я не считаю – там были кадры очень мелкого пошиба.
Я взял первые аккорды, Батькович вступил вместе с Полтинником и
Старый завертелся стальной спиралью длинного соло. У меня потекли слюнки. Вступительная тема обнадёживала. Полтинник дробился в синкопах и сбивках, Батькович старательно держал басовый рифф, а
Старый изощрялся в томительно-чувственных ступенях ритм-энд-блюза.
Пока что не было той психоделии, той отстранённости, о которых я мечтал. Но меня захватил вихрь совместной лабы с ОЧЕНЬ ХОРОШИМИ
МУЗЫКАНТАМИ. Я бросил взгляд на Батьковича, и увидел – тот купается в ощущениях. Ему тоже непривычно приятно вертеться в этом водовороте эмоций.
Старый сидел, привалившись спиной к комбику и полузакрыв глаза.
Его руки, быстрые нервные зверьки, сновали по струнам, словно обнюхивая их. Они жили отдельно от хозяина, витающего в каких-то иных сферах. Бешеная подача сменялась ласковым поглаживанием, головоломные пики кульминаций – медленными угасаниями. Бэндинг рассыпался тэйпинговыми пробежками и забывался серебром флажолетов9.
Полтинник, по моему определению, принадлежал к типу "отчаянных барабанщиков". Он играл, отвернувшись в сторону и надев привычное, знакомое всем "отчаянное" выражение лица. Он настраивал свою "кухню" особым образом и умудрялся играть на ней так, что барабаны "дышали".
Убойное звукоизвлечение, хорошо поставленный хлёст, безумная фантазия – Полтинник умел преподнести себя и музыку, которую он играл.
О Батьковиче говорить излишне – я всегда считал Юрку самым талантливым из всей нашей компании. Если его "чуйка" –
Первой "репой" я остался доволен. Да и вообще я ожил. Движняк начался. Я начал делать то, о чём давно мечтал. "Клан Тишины" последнего образца оставлял мало времени и возможностей для творчества. Мы постоянно куда-то спешили, за чем-то гнались, теряя в этой спешке то основное, ради чего мы собрались – музыку. Теперь, оставив в стороне мысли о промоушене, о необходимости "лепить имидж", я смог просто заняться музыкой. Я пока что не нашёл того, что искал, но я чувствовал, что могу нащупать эту фишку. Я знал, что оно где-то рядом, я слышал его присутствие, я был уверен – оно придёт.
Дальше начались осложнения. Я, привыкший всегда чувствовать за спиной поддержку друзей, встал перед необходимостью полагаться во всём только на себя. Это только на словах легко: "Если хочешь сделать что-либо идеально, сделай это сам". На деле всё оказалось сложнее. Мне приходилось "шуршать" на всю катушку. Я стал единственным ответственным за проект человеком. Нужно было по десять раз на дню всем напоминать о репетициях – чтоб не динамили. Нужно было самому продумывать все нюансы песен, мусолить особенности структуры и аранжировок, чтобы потом доступно объяснить всё это участникам команды. Нужно было привыкнуть к тому, что всё это важно только для меня. Остальные – попутчики, которые будут рядом, пока им интересно. Если не срастётся – они сойдут на первой же остановке.
Времени оставалось мало. Композиции оставались сырыми. Известно, что вещь должна "созреть". Если её "засветить" раньше времени – будут слышны все просчёты, которым не уделили времени. Я был не в состоянии форсировать процесс – отсутствие опыта, ёшкин кот. Посему толком мы ничего слепить не успели. Материал звучал на уровне качественной импровизации.
В назначенный день я пришёл на жеребьёвку и вытянул картонный квадратик, определивший мою очередь в длиннющем списке групп самого разного плана. После процедуры я договорился со Старым и Полтинником насчёт завтрашнего дня и поехал домой. Я понимал, что с сырым материалом шансы у меня нулевые, но на призовое место я и не рассчитывал. Главное – показать, что я не утонул. Остальное – со временем.
Следующий день выдался пасмурным. Вот это январь! Где снег, где стужа, где бодрящий морозец? Налицо совершенно другие декорации: гнилая оттепель, под ногами чвохкает вязкое нечто, сверху сыплется какая-то дрянь, ноги сами собой наступают в стылые лужи. Мерзкий ветер треплет волосы, горстями бросает в лицо колючие брызги.
Короче, погода – дерьмо. Гадость, а не погода.
Я с утра подгрёб к Дворцу Культуры им. Гагарина, где проводился фестиваль. На сцене вовсю вызвучивалась нетерпеливая молодёжь. За кулисами деловито заправлялись вином троглодиты, увешанные хэви-металлическими регалиями. Некоторые из них лениво приветствовали меня, предлагая присоединиться. Я вежливо отказался и побрёл дальше, разыскивая своих музыкантов. Старого я нашёл в самом дальнем углу, где он находился в компании Валика и Апреля. Их, судя по всему, здорово волокло. Обсуждались бесконечно тягучие и непонятные мне темы, обрывающиеся на полуслове и на глазах трансформирующиеся.