Ничего, кроме настоящего
Шрифт:
В трубке зашуршало неловкое молчание, потом он неуверенно произнёс:
– Может быть, ты сможешь по-другому решить этот вопрос?
– Брат, если бы я мог по-другому решить этот вопрос, я бы не обращался к тебе.
– Извини, но я ничем помочь не могу. Найди какой-нибудь другой вариант.
Мне показалось, что я ослышался. Это не лезло ни в какие ворота и не умещалось в моём сознании.
– Брат, ты понимаешь, что этим ходом ты меня здорово подставляешь? Ты перечёркиваешь мне выступление на фестивале!
Понимаешь?
– Прости
– Это твоё последнее слово?
– Да, – твёрдо произнёс Палыч.
– Хорошо, – я сдерживался изо-всех сил, – я это запомню навсегда.
До сегодняшнего дня ты был моим братом, но теперь я не хочу иметь с тобой ничего общего. Понял?
– Не сердись брат, я не могу поступить по-другому.
– Тамбовский бомж тебе брат! – заорал я, и, перейдя на сдавленный шёпот, зашипел в трубку:
– Пусть когда-нибудь и тебя кинут в такой же безвыходной ситуации самые близкие друзья. И тогда ты вспомнишь меня! – я швырнул трубку.
Всё! Пиздец! Вот тебе и брат! На хер таких братьев! Я сунул в рот сигарету и закурил. Воображение услужливо подсовывало мне картинки из прошлого. Вот мы пьём вино в день нашего знакомства. Вот первый концерт "Клана Тишины". Вот запись первого альбома – мы спим на столах, мы играем, мы пьём водку. Вот "Червона Рута" в девяносто третьем году. Вот Карпаты, дождь, бушующая река, мы идём по воде, и нас сносит течение. Вот моя свадьба, Палыч в церкви держит надо мной венец. Концерты, записи, тусовки. Развал "Клана". Свадьба Палыча, я произношу тост, Батькович льёт шампанское в декольте невесте. И всё.
Больше ничего не будет. Ничего! Случилось самое великое разочарование последнего времени. Хватит. Не нужно мне друзей. Буду один. Лучше не надеяться ни на кого, кроме себя. Так надёжней.
Проблема с точкой решилась неожиданно легко. Несколько знакомых музыкантов, узнав о моём "попандосе" предложили мне свои репетиционные базы. А Старый при встрече сказал, что всё это ерунда, и мы можем рыпать на точке "Пятихаток".
– Так будет даже удобней, – сказал мне он. – Меньше передвижений
– больше сил для лабы сбережёшь. Ты лучше сегодня приходи ко мне на хату часиков в семь вечера. Пощупаем твои вещички, покумекаем, как их сделать. Хорошо?
– О'кей, – обрадовался я. – В семь буду у тебя.
Начало движняка радовало. До фестиваля оставалось очень мало времени, и я серьёзно беспокоился.
В семь часов с копейками я завалился к Старому "на хаус". Открыла мне его жена Галя. Показав где повесить куртку и выдав мне шлёпанцы весьма заслуженного вида, она провела меня в комнату. Там на почётном месте, аки глава семейства, восседал Старый, и с очень важным и внушительным видом поглощал ужин. Поздоровавшись,
– Не, не, не, – заупирался я, – я пожрамши. Спасибки.
– Как хочешь, – пожал плечами Старый, – тогда подожди пару минут.
Закончив трапезу, он плотно уселся в потрёпанное кресло и приготовился внимать. Я показал ему "Голоси" и новую вещицу "Місто".
– Красивые штучки, – восторгнулся Старый, – а третья?
– Третью покажу позже. Сначала сделаем эти две.
– Согласен. Много времени это не займёт – одну-две репы.
Старый достал из шкафа "весло", расчехлил его и принялся настраивать.
– Давай помусолим твои заточки. Э-эх, давненько я свежачка не пробовал.
И мы принялись за работу. Я по кругу вертел свои темы, а он вставлял по ходу свои "пять копеек". Не стоит уделять много места и времени описанию нашего совместного музицирования. Ничего особенного не произошло – я не услышал никаких охренительных импровизов, не получил "взрыва эмоций", не искупался в восторгах. В общем, Старый меня ничем не потряс. Он ничего толком не играл, а просто слегка прощупывал почву для своих партий. Ушёл я слегка разочарованный.
На следующий день я встретился с Батьковичем, и мы направились на точку к "Пятихаткам". По дороге Батькович рассказал мне, что
Макарчук официально зачислен в группу. Новая команда тоже готовится к "Руте". Естественно, что название "Клан Тишины" принадлежит мне, поэтому они взяли себе имечко "Море Лаптевых".
– Почему такое странное название? – засмеялся я.
– Просто красивое словосочетание, – пожал плечами Батькович.
Насколько же разные у людей понятия о красоте! Но я не стал иронизировать по этому поводу.
Батькович, также, поведал о том, что они записали несколько новых вещей. Большие планы, большие надежды. С Владиком у них полное взаимопонимание. Он согласен с коммерческим форматом, он согласен со всеми правилами игры. Правда, с текстами – паника. Не получаются они у Владика. Но они надеются, что это явление временное.
Когда мы пришли на место, там ещё репетировала группа
"Электрический Адольф" – "Пятихатки" делили точку на несколько групп. Открыв двери, мы наткнулись на стену тугого ритм-энд-блюза.
Из-за барабанов торчала радостная физиономия Полтинника. Сэм из
"Липтон Клуба" извивался удавом, укрощая струны на басу.
Раскачиваясь правой ногой на квакере, медитативно тух Апрель, исправно выдавая красивые блюзовые фразки. А возле микрофона "давал жизни" вечный рок-н-ролльщик Кеша. Терзая свой "телек"7, он вещал в микрофон что-то смешнючее и изображал "шов-маз-говон"8. Впечатление от конторы складывалось очень симпатичненькое. Мы уселись в уголке и стали постигать.