Ничего личного
Шрифт:
– Трындец! – покачал головой Виталик.
– Ага, он самый, – согласился Слава. – Теперь по делу: я подключил троих своих ребят, которые уже шерстят район. Они парни толковые, свое дело знают, все сделают тихо и в лучшем виде – во все щели заглянут, кого надо расспросят. За этот фронт отвечаю я и в этом деле мне помощники не нужны. Усекли?
Мы с Виталиком переглянулись и, не очень понимая свою роль во всем этом деле, на всякий случай утвердительно тряхнули головами.
– Шо касается тебя, газета, – это он так обратился к Виталику. – Я знаю, щас слухи поползут, мол у нас
– Нет…
– И еще… Дело я заводить не намерен! Никому лишняя шумиха не нужна, шобы не полетели головы… Я сам во всем разберусь!
– А мне что делать? – поинтересовался я.
– Не отсвечивать! – как мне показалось, несколько грубо ответил Слава. – Юлька сказала, ты у Виталика тормознулся, вот я и позвал вас обоих… Так шо попробуй утешить убитую горем мать, пока остальные будут делом заниматься. Поговори с ней, глядишь, она скорее в себя придет, вспомнит шо-нибудь полезное. Окей?
– Хорошо… – ответил я и пожал плечами.
Судя по всему, я тут вообще оказался лишним и мог бы продолжать мять подушку своей чугунной после пьянки головой. Но именно для Юльки мне почему-то после вчерашнего вечера хотелось сделать что-нибудь приятное. Конечно же, идеальным вариантом было бы прямо сейчас найти ребенка и принести его ей. Вот только, увы, я этого сделать не мог. А если нет возможности помочь делом, так почему бы не попробовать помочь словом, как она сама и сказала мне накануне.
В этот момент к подъезду подкатил уже знакомый мне «Мерседес». Но не начищенный и сверкающий, каким я его видел вчера, а весь в пыли, как будто только вернувшийся с ралли Париж-Дакар.
– Ну, наконец-то! – воскликнул Слава.
– Бахти? – удивился Виталик. – Ты его тоже позвал? Зачем?
– Он и его папаша – те еще жуки! Святыми только прикидываются, но, я-то знаю, шо они со всеми местными бандосами на короткой ноге, так шо пусть по своим каналам тоже справки наведут… В таком деле все средства хороши…
Бахти в это время покинул автомобиль и присоединился к нам. Вид у него был встревоженный.
– Чего это ты там про бандосов сказал, а? – задрав подбородок, спросил он, видимо, уловив краем уха последние слова Славы.
Но Слава проигнорировал вопрос, лишь смерив Бахти с головы до ног скептическим взглядом.
– Пошли уже, поболтаем с Юлькой, с ее мужем, да займемся каждый своим делом.
И мы вчетвером вошли в подъезд.
Такая вот следственная группа: полицейский, газетчик, бандит и я – не пришей, как говорится, рукав…
3
Когда Юлька открыла нам дверь, я вдруг понял смысл выражения – на человеке нет лица.
Сегодня это описание подходило ей, как нельзя кстати.
– О, это вы? – едва слышный голос оказался продолжением образа.
Испуганная, бледная, с заплаканными глазами она была полной противоположностью той уверенной и рассудительной девушки, которая вчера умудрялась подбадривать меня, когда я неожиданно для себя решил расклеиться, дав волю эмоциям и нахлынувшим
Поэтому я просто выдавил из себя короткое приветствие и, обняв Юльку за плечи со всей теплотой, на которую только был способен, попытался чмокнуть ее в щеку, но она отстранилась (возможно, из-за источаемого мной стойкого перегара) и с такой же холодностью поприветствовала всех остальных, столпившихся в тесной прихожей.
Слава с порога взял инициативу в свои руки:
– Так, друзья мои, проходим, не толпимся…
Видно было, что каждый чувствует себя не своей тарелке. Еще бы, не каждый же день у твоих подруг пропадают дети, а тебя просят помочь разобраться в этом деле. Хотя помощник из меня был, как из говна пуля. И только Слава с неизменно нахальной ухмылкой был, как рыба в воде. Небрежно скинув ботинки в коридоре, он вальяжно прошествовал через узкий коридор в гостиную и жестом позвал всех за собой.
Мы все последовали его примеру. Разулись и поплелись следом. Сначала Виталик, видимо, как и я, страдающий от головной боли, за ним Бахти, какой-то взъерошенный и все еще не успокоившийся после того, как Слава назвал их с отцом бандитами. Я, не считая самой Юльки, замыкал эту процессию. И пока все столпились в дверях гостиной, я облокотился на дверной косяк одной из комнат, дверь в которую была прикрыта.
Дверь скрипнула и слегка приоткрылась, показав то, что было скрыто за ней и явно не предназначалось для посторонних глаз: в углу малюсенькой спальни на узкой кровати лежала укрытая выцветшим клетчатым пледом дряхлая старуха с разметавшимися по подушке седыми волосами.
Едва услышав скрип дверных петель, она чуть повернула голову, и свет из окна упал на ее лицо так, что я невольно вздрогнул. Я будто увидел портрет, написанный в духе картин Сальвадора Дали. Левая часть лица была ужасно перекошена, рот искривлен и левого глаза почти не было видно из-под оплывшего на него века и съехавшей вниз брови. И только правый глаз, водянисто-голубой и почти прозрачный, буквально пригвоздил меня к полу, буравя холодом своего взгляда, в котором, как мне показалось, застыл самый настоящий ужас. В следующее мгновение старуха разомкнула сухие сморщенные губы и захрипела. Даже заворочала головой по подушке.
– Прости, – Юлька слегка оттеснила меня в сторону и поспешила плотно прикрыть дверь. – Она не любит, когда ее видят в таком состоянии… Хотя, в другом ей уже не быть…
– Кто это?
– Мама…
– Мама? – еле слышным шепотом произнес я, не поверив своим ушам.
Вот уж чего никогда не мог подумать, что человек может настолько измениться. Пускай, даже за полтора десятка лет. Но не до такой же степени. А ведь я всегда помнил Юлькину мать красивой и энергичной женщиной, целеустремленной и никогда не стоявшей на месте, как будто движение постоянно придавало ей сил. Да, не без вредных привычек, но у кого их нет? И вот тебе на…