Ничего неизменного
Шрифт:
— А банды — мечами, арбалетами и магией. Подождите немного, полковник, вы еще не увидели весь Блошиный Тупик.
В конце концов, они увидели его весь. Все. Калимма — детей, умирающих от болезней, женщин, потерявших человеческий облик, мужчин, бессильных им помочь. Каллахам — налогоплательщиков, чьи деньги идут мимо казны. А Мейцарк — пять сотен бойцов, вооруженных лучше стражников и, пожалуй, лучше солдат Гарнизона.
Воры и жулики из Блошиного Тупика оказались хорошо организованными
Это не убедило бы полковника Мейцарка. Ничего, кроме приказа самой леди Калиммы, не заставило бы его выступить против мирного населения, пусть даже преступников или убийц. Но Занозе и не нужно было поднимать Гарнизон против Блошиного Тупика. Ему нужно было, чтобы солдаты Мейцарка защитили людей. Защитили детей и женщин, стариков, которые каким-то чудом еще оставались живы, мужчин, не ставших бандитами, но не нашедших сил вырваться из болота, накрытого куполом безразличия. Полковник видел этих людей, смотрел им в глаза, слышал их, когда бродивший по Тупику Шманюк перекидывался с кем-нибудь несколькими словами. Сможет он оставить их без помощи? Теперь, когда за каждым именем будет видеть лицо?
Не сможет, если леди Калимма отдаст приказ.
Но надо, чтобы Мейцарк захотел помогать сам. Без приказа. И без чар — чары, это на самый крайний случай.
Что нового увидел Гевальд, Заноза не знал. Предполагал, что ничего. Уж кто-кто, а секретарь леди Калиммы был в Блошином Тупике завсегдатаем. Там умирали чаще, чем где бы то ни было на Тарвуде. И умирали отнюдь не только местные обитатели. Сколько приезжих, пришедших через порталы или приплывших в Порт, сгинуло в грязных переулках, пожалуй, только Гевальду и было известно. Приезжие — люди и нелюди без паспортов, они не подданные княгини, кто их считает?
— Пять сотен бойцов в Блошином Тупике, — сказал Заноза, глядя в карие, холодные глаза Мейцарка, — около полутора десятков магов и тридцать стражников.
— При всем уважении к проделанной вами работе, господин Сплиттер, приравнивать Стражу к бандитам, значит, сильно перегибать палку.
Иногда эмпатия полезна. Заноза вообще не мог представить себя не умеющим читать чужие эмоции, но случалось так, что способность эта мешала, и мешала сильно, поэтому нельзя было утверждать, что эмпатия полезна всегда. Но иногда — очень. Полковник Мейцарк говорил и выглядел так, как будто ему дела не было ни до кого из обитателей Тарвуда, до тех пор, пока остров не столкнется с внешней угрозой. С армией. С настоящими врагами. И можно было предположить, что даже когда эта внешняя угроза, армия, настоящий враг, появятся, Гарнизон выметет их с острова не для того, чтобы защитить мирное население, а просто потому, что обязанность
Но Заноза чувствовал гнев Мейцарка. Гнев, недоумение, растерянность. Он уже сталкивался с этим. Много раз. Видел солдат, обнаруживших, что мирная жизнь может быть страшнее любой войны. Они были легкой добычей для любого, кто умеет обращаться с людьми, и не стесняется это делать. Их эмоции легко претворялись в агрессию, и требовалось всего лишь дать ей выход. В нужном направлении.
Поступать так с полковником Заноза не собирался, тот сам решит, что делать, и решит правильно. Но насчет Стражи ему было что сказать.
Точнее, что показать.
— Взгляните на это, полковник Мейцарк, господа… — Заноза повернул виртуальный экран кибердека так, чтобы смотреть и читать было удобно всем присутствующим. — Здесь доказательства того, что два лейтенанта стражи, три десятника и их подчиненные сотрудничают с Блошиным Тупиком. И речь не только о покрывании преступлений, взятках или сфабрикованных делах. Речь о рэкете, наркоторговле, похищении людей, убийствах, детской порн… — черт, он чуть не забыл про леди Калимму, — и разного рода непристойных вещах.
Как бы так теперь видеозаписи этих непристойностей удалить из списка? О чем думал, когда готовил доказательства? Ну, понятно, о том, что княгиня — правительница, и ее подданные оказались в беде, и ее люди убивают ее подданных. А то, что она — леди, и некоторые вещи ей не то, что видеть нельзя, ей даже знать о них нельзя, это, конечно, не имеет значения.
Хасан сказал бы: ты иногда так увлекаешься, что вместо пользы делаешь во вред. И был бы прав. Как бы так удалить не предназначенные для глаз леди записи, и как бы так научиться не увлекаться?
По пути домой, Мартин думал. О разном. О том, что Заноза выглядел сегодня старше, чем обычно, но все равно слишком молодо, чтобы его сразу приняли всерьез. О том, что тайные собрания под покровом сумерек хороши для заговоров против официальной власти, а не для переговоров с власть имущими. О том, что если бы не мистическое вампирское обаяние, Заноза не понравился бы ни Мейцарку ни Каллахаму. И о том, какой эффект произвели доказательства преступлений, совершенных стражей.
Все равно как если бы Заноза не кибердек включил, а бомбу взорвал.
Его внешность, его положение на Тарвуде, обстоятельства, при которых проходила встреча — все сразу стало неважным.
Калимма вообще не могла поверить в то, что видела и слышала в записях. И Каллахам, кажется, тоже. Они знали — все на Тарвуде знали, — что стражники не спешат защищать тех, кто не может им заплатить, берут взятки, получают долю от рэкета, что кому-то из преступников делаются послабления, а чьи-то дела не доводят до суда. Ни Калимма, ни Каллахам прекраснодушными дураками не были. Насчет Калиммы Мартин иногда сомневался, но министры финансов прекраснодушными не бывают, это один из законов природы. Однако они оказались не готовы столкнуться с тем, что Стража, чья задача защищать людей, вместо этого — убивает.