Ничто. Остров и демоны

Лафорет Кармен

Пабло стоял, облокотившись на поручни. Рядом с пышной перезрелой девицей, сеньоритой Онестой Камино, он казался очень молодым. На самом деле он был еще моложе, но на его смуглом лице, приятном и чувственном, лежал отпечаток беспорядочной жизни и крутых поворотов судьбы. Пабло был в призывном возрасте, но с детства страдал хромотой, которая освобождала его от воинской повинности.

Трое остальных, Онеста, Даниэль Камино и его жена Матильда, ехали на остров как беженцы. В эти тревожные времена они искали убежища под кровом племянника, человека вполне состоятельного. С начала войны им было нелегко. События застали их в Мадриде, где семья жила постоянно.

Они перебрались во Францию и там получили гостеприимное приглашение от Хосе Камино. Теперь при виде незнакомой земли они теснее жались друг к другу. Горячий воздух жег их кожу. Лица брата и сестры выражали некоторое изумление, а худое лицо Матильды — крайнюю усталость.

Когда пароход проходил мимо печальных выжженных скал, Онеста вздрогнула.

— А я-то думала, мы будем жить в раю.

Матильда, высокая бледная женщина, кутавшаяся в пальто, несмотря на теплый день — ей еще нездоровилось после морской болезни, — иронически посмотрела на Онесту.

— О рае забудь и думать. Это ужасные острова.

Матильда имела степень лиценциата истории. Считалось, что ее суждения неоспоримы.

Пабло, улыбаясь одними глазами, вступил в разговор, советуя Матильде не быть такой пессимисткой.

Даниэль Камино, в противоположность своей жене, низенький, обрюзгший, очень веснушчатый, беспокойно поглядывал по сторонам.

— Сейчас мы, должно быть, огибаем мыс, — сказала Матильда.

Из кармана пальто она достала карту Канарских островов, которая с тех пор, как они решили отправиться в путь, всегда находилась у нее под рукой. Здесь были нанесены все семь островов: Тенерифе, Гран-Канария, Фуэртевентура, Лансароте, Гомера, Иерро и Ла-Пальма… За время путешествия все привыкли видеть Матильду с картой в руках и обычно посмеивались над ней, но сейчас ее географические изыскания вызвали всеобщий интерес. Даже Пабло через плечо Онесты заглянул в карту, которую трепал ветер и рвал у Матильды из рук.

Они направлялись на остров Гран-Канария, носивший в старину у гуанчей [8] название Тамарам. Он расположен почти посредине архипелага. На карте остров напоминает по форме кошачью голову, но только с одним ухом — на северо-востоке. Это ухо представляет собой маленький полуостров; перешеек, соединяющий его с остальной частью острова, образует с восточной стороны большой естественный рейд порта Пуэрто-де-ла-Лус, а с западной — превосходный пляж Лас-Кантерас, не единственный в Лас-Пальмас.

8

Гуанчи — коренные жители Канарских островов.

Город начинается на полуостровке, где расположен порт, тянется дальше по перешейку, окаймляет бухту и, захватывая район парков, лежащий напротив порта, простирается вдоль берега, оканчиваясь кварталами Триана и Вегета. Здесь подлинное сердце города. За этими кварталами поднимаются скалы, а по ним ступенями карабкаются вверх бедные улочки с земляными домами, побеленными или раскрашенными в яркие цвета.

Приезжие не знали этих подробностей. Матильда только примерно указала по карте, где они сейчас находятся, — пароход огибал полуостров, чтобы войти в Пуэрто-де-ла-Лус. Слышался ее четкий голос строгой учительницы:

— Гран-Канария… Мы в центре архипелага. Между двадцатью семью градусами сорока четырьмя минутами и двадцатью восьмью градусами двенадцатью минутами северной широты и девятью градусами восьмью минутами

тридцатью секундами и девятью градусами тридцатью семью минутами тридцатью секундами западной долготы. — Она сложила карту и продолжала — Унамуно [9] не мог объяснить, почему этот архипелаг называли Счастливыми островами, а Поль Моран [10] сказал, что Лас-Пальмас, именно Лас-Пальмас, — самое безобразное место в мире.

9

Унамуно Мигель де (1864–1936) — известный испанский писатель.

10

Поль Моран (род. в 1888 г.) — французский писатель и дипломат.

Пабло улыбнулся. Матильда забавляла его, особенно когда стояла рядом с мужем. Она пристально смотрела на него большими круглыми некрасивыми глазами.

— Матильда, что ты говоришь! Да здесь поразительный климат! Много высоких гор, и, насколько мне известно, здесь растет все, от тропических растений у побережья до деревьев северных стран в горах. Ты только посмотри. Не похоже, что это самое безобразное место в мире.

Пароход входил в порт. Залитый золотым сиянием, город казался прекрасным.

Теснившиеся на палубах солдаты приветственно махали руками и радостно кричали. Всю дорогу они пили и веселились, играли на гитарах, пели простые песни своей родины — исы и фолии.

— Острова всегда пугали меня… А вулканические особенно. Я ничего не могу поделать — мне все время кажется, что вот-вот начнется извержение.

Онес с глубоким вздохом повернулась к Пабло и капризно, по-детски улыбнулась.

— Если так говорит наша храбрая Матильда, то представь, каково мне, Паблито… Но я предпочитаю думать о кокосовых рощах, укелеле [11] и тому подобном, хоть и знаю, что ничего этого не существует… Я совсем как маленькая.

11

Укелеле — гавайский музыкальный инструмент.

Даниэль тонким фальцетом заметил, что он не узнает племянника.

— Ах, Даниэль, я не думаю, чтобы этот мальчик настолько изменился. Когда мы видели его в последний раз, он был уже большим.

Это сказала Онес. Матильда не знала Хосе.

— Мой бедный брат Луис, — объяснил Даниэль, обращаясь к Пабло, — решил приехать сюда, когда его жена заболела туберкулезом. Ему сказали, что здешний климат очень полезен. Он приехал с женой и сыном, но через несколько месяцев жена умерла. Позже он вступил в новый брак, и у них родился ребенок, девочка, которую мы никогда не видели.

Следя выпуклыми глазами за портом и пристанями, приближавшимися с каждой минутой, Матильда прервала мужа:

— Не такой уж она ребенок, если твой брат умер десять лет назад.

— Да, он попал в автомобильную катастрофу. Его вторая жена, судя по письмам, слабого здоровья, а мальчик — то есть мой племянник Хосе, мы всегда так его зовем — уже женат… Я даже думаю, что он старше тебя, Пабло.

Онеста подняла голову, окутанную зеленым газовым шарфом, под которым блестели рыжеватые волосы. Она не любила, когда разговор заходил о возрасте.