Ничто. Остров и демоны

Лафорет Кармен

— Какой чудесный день, Паблито!.. Мы уже подъезжаем.

— Вот он! — возбужденно воскликнул Даниэль. — Его ни с кем не спутаешь.

Онеста взглянула на пристань. Она различила худую темную фигуру, светлую голову. Человек махал им платком. На руке его что-то вспыхивало, наверное, перстень.

— Ах, семья, Паблито, это так волнует!.. Голос крови!.. Я понимаю, что веду себя глупо…

Она тоже помахала платком и потом приложила его глазам.

Пабло откровенно смеялся, показывая белые зубы, и в то же время с интересом рассматривал открывавшуюся перед ними панораму порта. Семейство Камино всегда забавляло его.

Он

вдыхал аромат земли, забытый им за дни плаванья. Он был зачарован видом пристаней и невольно прищурился, чтобы лучше различить переходы красок. После нескольких печальных лет Пабло вдруг почувствовал прилив радости, будто и в самом деле обрел убежище. Ему показалось, что горькие переживания, навязчиво преследовавшие его, отступают на задний план.

Марта Камино увидела, как по трапу спустились Онеста и Пабло, за ними Матильда и Даниэль. После короткого знакомства Пабло тотчас же откланялся.

— Это наш друг, — сказала Онеста. — Знаменитый… собственно, гениальный художник.

Несколько мгновений Марта провожала взглядом этого невысокого худощавого молодого человека с вьющимися волосами, который, несмотря на свою хромоту, двигался легко и изящно, опираясь на трость. За ним следовали носильщики. Девочку не удивляло, что ее мадридские родственники дружны с самыми интересными и гениальными людьми на свете. Правда, дяди Даниэль производил какое-то странное впечатление: изысканно одетый, он в то же время казался человеком ничтожным; однако дядя был дирижером и композитором, замечательным музыкантом. А что касается Матильды… Марта смотрела на нее жадно, почти со страхом. Эта высокая молодая женщина с резкими чертами лица, с прекрасной каштановой косой вокруг головы, была знаменитой поэтессой. У Марты, кончавшей школу и подверженной изнурительным приступам литературной лихорадки, захватывало дух при мысли, что в их доме будет жить «настоящая» писательница. Онеста, светловолосая, аффектированная, с подчеркнуто томными жестами, была сестрой Даниэля. С детства она соприкасалась с искусством, дышала одним воздухом с людьми, которые живут интеллектуальными интересами. Такими людьми, по мнению Марты, были ее мадридские родные. Да, Онеста тоже принадлежала к этим удивительным существам.

Удивительные существа почти не обратили внимания на сбою робкую, онемевшую от нахлынувших чувств племянницу. Только Онес, словно она ожидала увидеть Марту в пеленках, несмотря на ее шестнадцать лет, поразилась, что девочка уже такая взрослая. Гораздо больше внимания уделили они Хосе и Пино и с удовольствием посматривали на ожидавший их роскошный автомобиль.

Даниэль был очень стар. В его рыжеватых вьющихся волосах, зачесанных так, чтобы прикрыть лысину, не серебрилось ни одного седого волоса, на одутловатом лице было мало морщин, но он был очень стар. Быть может, так казалось оттого, что он говорил пронзительным, писклявым фальцетом.

— Неплохой автомобильчик, а, Хосе? Последняя модель?

Хосе обнажил свои некрасивые зубы.

— Я меняю их каждые два года.

Автомобиль был просторным. Вел его сам Хосе, рядом с ним на переднем сиденье свободно разместились Даниэль и Марта. Позади — три женщины.

От счастья у Марты кружилась голова. Она даже не слышала разговора — счастье оглушило ее. Город проплывал мимо, разворачиваясь за стеклами машины.

«Как выглядит чужой город, когда его видишь в первый раз?» — думала Марта. Она пыталась

представить себе, что сама только что сошла с парохода. При одной этой мысли небо показалось ей синее, белые облачка — необычайнее, зелень садов — ярче.

Погруженная в мечты, она провожала глазами улицы города, который надо было пересечь из конца в конец. По длинной улице Леон-и-Кастильо [12] , соединяющей приморские кварталы с центром, сновали автомобили, автобусы, грузовики. Иногда улица касалась берега моря, бежала между стоящими в парке виллами и маленьким пляжем Лас-Алькарабанерас, где в этот теплый день можно было заметить купальщиков. Для Марты все было ярким, полным жизни. Но лицо Даниэля, на которое она поглядывала, не выражало ни малейшего восторга. Он видел маленькие домишки, сонных прохожих, разморенных гнетущей жарой. Что-то такое же разморенное, сонное было и в выражении его глаз.

12

Леон-и-Кастильо Фернандо де (1842–1918) — испанский дипломат.

Машина выехала на Центральное шоссе.

— Мы живем за городом из-за моей мачехи, — пояснил Хосе Даниэлю.

— Ах, да… конечно… Ты писал нам, что у нее слабое здоровье. Бедняжка. Нервы или что-то в этом роде?

Марта заволновалась. Автомобиль оставил позади банановую рощу, примыкавшую к городу. Сейчас впереди виднелась вершина самой высокой горы на острове. Дорога крутыми изгибами шла вверх. До сих пор Марта была уверена, что родственникам известно все о ее матери.

— Да… Нервы.

Хосе слегка нахмурился и повернул руль. С заднего сиденья донесся неприятный смешок Пино.

— Нервы! Да ты что, дорогой! Неужто нельзя сказать, что Тереса ненормальная? Это не секрет.

— Ах! — воскликнула Онеста.

Марта увидела, что пораженный Даниэль заморгал глазами. Глаза у него были такого же линялого цвета, как у Хосе, но поменьше и не такие выпуклые. «Почему Хосе ничего им не скажет, — подумала девочка. — Надо же как-то их успокоить». На мгновение ей захотелось справиться со своей дикарской робостью и объяснить все самой. Но Хосе уже заговорил:

— Нельзя сказать, что Тереса сумасшедшая… В день катастрофы, когда погиб отец, она была вместе с ним в автомобиле. Она перенесла большое нервное потрясение… Однако врачи считают, что и без катастрофы с нею могло случиться то же самое. Они говорят о кровоизлиянии в мозг… В общем, никто ничего точно не знает. Моя мачеха потеряла память, никогда не разговаривает и никого не узнает. Ее помешательство, если это можно назвать помешательством, спокойное. Она не покидает своих комнат. Вы не заметите ее присутствия.

Подъем кончился. Машина бежала теперь через смеющиеся зеленые долины, мимо ступенчатых террас с банановыми плантациями, мимо домов, утопающих в цветах, мимо одиноких пальм.

Воздух стал чище и свежее, хотя прошло не больше четверти часа, как они выехали из города. Марта вернулась к своим мыслям. «Если бы я никогда до сих пор не видела эту высокую пальму на повороте, которая так украшает окрестность, если б никогда не видела цветущие сады бугенвиллей, шоссе, окаймленное столетними эвкалиптами, эту высокую голубоватую гору на горизонте, — как бы я тогда смотрела на все вокруг? Что бы я чувствовала?»