Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы
Шрифт:
В декларации осталась «Клика Ракоши — Гере».
Не согласился отец с Молотовым и в отношении кандидатуры Ференца Мюнниха. Он хорошо знал Мюнниха еще с 1930 года. Отец возражал именно потому, что знал Мюнниха как человека прямолинейного, а Кадар с первого взгляда понравился отцу: умный, гибкий, умеет говорить. Да и у Ракоши в тюрьме сидел — для отца это звучало совсем иначе, чем для Молотова.
Вечером 2 ноября я поджидал отца с нетерпением. В тот день он возвратился из командировки, но дома еще не появился. Я перестал понимать, что происходит. Казалось, мир покатился в пропасть. По сообщениям газет, в Венгрии началось настоящее побоище: говорилось о бесчинствах
По венгерскому радио объявили: всем бывшим сотрудникам распущенной службы государственной безопасности без промедления сдаться властям, и далее — информация о насилии над коммунистами, снова сопровождаемая в газетах фотодокументами. Сообщалось о прекращении работы предприятий и реорганизации правительства. В него взамен изгнанных коммунистов включили вернувшихся с Запада правых буржуазных деятелей.
«Как можно терпеть такое? — не укладывалось в моей в голове. — Почему мы бездействуем? Это настоящее предательство!» Молчать я не мог, просто не хватало сил. Начал я нейтрально осведомился, как отец съездил и куда. Этого мы пока так и не узнали.
Отец не стал таиться, сказал, что был в Бухаресте, а затем летал к Тито, но о цели вояжа не произнес ни слова.
— А что дальше будет? — с замиранием сердца спросил я.
Отец помолчал, как бы взвешивая, отвечать — не отвечать, и коротко отрезал: «Подожди до послезавтра».
Оставалось гадать, что же произойдет послезавтра?
О доверенной мне тайне я распространяться не стал. Послезавтра что-то должно произойти. И все произошло. В дело вступили военные, события покатились по иным рельсам. Пролилась кровь, много крови. Конев штурмовал Будапешт. Вернее, захватил его. Серьезного сопротивления войска не встретили, все завершилось в течение двух дней, венгры потеряли 2 502 человека убитыми и еще 19 266 ранеными. С советской стороны погибло 720 военнослужащих и 1 540 человек получили ранения. Двести тысяч венгров бежали в соседнюю Австрию. Конев и постоянно находившийся рядом с ним председатель КГБ Серов за эту операцию получили высшие военные ордена. Кажется, Суворова. И не одни они. Всех участников операции приравняли к тем, кто воевал с гитлеровскими фашистами. Впервые… В моих глазах они выглядели героями, спасителями.
Я искренне одобрял вмешательство. Мне представлялось, что правда и справедливость целиком на нашей стороне, наши танки несут Венгрии свободу, мир и процветание, защищают ее от сил зла.
Так считал не один я. Да и рассуждая с позиций исторической объективности, крови не удалось бы избежать, примени Советский Союз силу или нет, и вне зависимости от того, какая из противоборствующих сторон взяла бы верх. Только в одном случае пролились бы реки крови наших сторонников, их в Венгрии насчитывалось немало, и счет пошел бы на многие сотни тысяч, в другом — пострадали наши противники. К сожалению, развенчание кровавых диктаторов и диктатур в истории никогда еще не обходилось без крови. С разных сторон одни и те же события видятся очень по разному: борцы за свободу для одних, для других — кровавые террористы.
Серов прислал отцу очередной альбом с фотографиями пустынных улиц Будапешта: стены домов выщерблены снарядами и пулями, витрины и окна зияют провалами или забиты досками.
Посольство доносило: в своей массе народ поддерживает проведенную акцию. В восстании, судя по шифровкам Андропова, активно участвовала лишь горстка антикоммунистически
По мнению посольства, не удалось вовлечь в вооруженную борьбу и крестьянство, на призывы выхода из колхозов они не отреагировали. Продолжали спокойно работать.
Следовал вывод: восстание не имело поддержки в народе, его разгром получит положительный отклик среди значительной части населения Венгрии.
Кризис в Польше, а особенно венгерская трагедия оказали огромное влияние на демократические процессы не только в этих странах, но и в Советском Союзе. Я не погрешу против истины, если скажу, что при принятии решений вплоть до 1964 года, дальше я просто не знаю, в головах членов Президиума ЦК КПСС постоянно отдавались громыхающие залпы орудий в Будапеште.
Андропов, проведший все эти дни в городе, Суслов и Микоян, ночевавшие в наших войск на военном аэродроме, и не бывавшие там наши руководители оказались травмированными Венгрией.
Я отчетливо помню резкие интонации возражений отцу, когда он высказывался о целесообразности дальнейшей, пусть очень робкой либерализации нашего общества. Наперебой начались увещевания: «Как можно, Никита Сергеевич? Вспомните, в Венгрии тоже все начиналось с "Кружка Петефи", а кончилось чем? Кровопролитием».
Эти аргументы на отца действовали. Он отступался. И при подготовке пресловутых проработок интеллигенции в начале 60-х годов тоже маячило пугало «Кружка Петефи» и ожидаемых трагических последствий. А отсюда естественное требование: удавить крамолу в колыбели. Давили не без успеха, но и без пользы.
Несколько слов об отношении отца к судьбе Имре Надя, искавшего спасения в югославском посольстве, казавшемся ему надежным и единственно приемлемым для него, коммуниста, убежищем. Надь не счел возможным, как кардинал Миндсенти, обратиться за помощью к американцам.
Югославы спасли бывшего премьера, но этот шаг до крайности натянул отношения отца с Тито. Отец считал себя обманутым, преданным, а Тито — ведущим двойную игру. «Ведь он поддержал вмешательство, и не просто поддержал, а подталкивал нас», — негодовал отец. Масла в огонь подлило выступление Карделя с осторожным осуждением наших действий. С тех пор отец относился к нему с плохо скрываемым недоверием и неприязнью.
Пребывание Имре Надя в посольстве тяготило Тито. В его планы не входил разрыв только что наладившихся отношений с Москвой. Поэтому он с облегчением воспринял заверения Яноша Кадара: в случае выхода Имре Надя из здания посольства венгерские власти не арестуют его. Именно не арестуют, а не гарантируют безопасность и неприкосновенность. Советская сторона никаких обязательств на себя не брала, а югославы подобных условий не ставили, хотя знали, что в городе распоряжается советский комендант. Отец, не колеблясь, санкционировал арест Имре Надя. Теперь обманутым оказался Тито.
— На свободе в Будапеште Надь Имре представляет слишком серьезную помеху для деятельности Кадара, — пояснил мне отец свою позицию в ответ на очередной вопрос. — Неизбежно вокруг него начнут собираться недовольные, а у нынешнего руководства и без него забот хватает. Пусть поживет в Румынии, пока положение стабилизируется, правительство укрепится, наберет силы. Живет же у нас Ракоши.
О возможности суда, а тем более физического уничтожения Надя речи не заходило.
— Пройдет время, там видно будет, — неопределенно высказался отец.