Никита Никуда

Грим

И тут я услышал за стальными дверьми:

– Евгений Романович!
– И стук в дверь. Деликатный впрочем.

Семисотов, догадался я. Опять Семисотов, снова Семисотов, повсеместный, как лопух.

– Семисотов!
– заорал я.
– Я здесь!
– Я обрадовался, я простил бы ему еще один удар по своей макушке.
– Вытащи меня отсюда!
– У меня мгновенно созрел план.
– Зацепите решетку окна стальным тросом и дерните машиной!

– Нельзя, - сказал Семисотов через дверь. Голос его звучал деловито.
– Охрана увидит.
– Укройтесь чем-нибудь -

столом, мебелью. Или падайте на пол подальше от двери.
– Я упал.
– Готовы?

Рвануло. Беззвучно посыпалась штукатурка. Дверь колыхнулась, но уже под чьей-то рукой.

Я поднялся. Вошел Семисотов. Губы его шевелились, но я не умел читать по губам. Двинулся вслед за ним к выходу. Но вспомнил: документы, пистолет, имущество - куда я без них? К тому же надо ликвидировать следы своего пребывания.

Семисотов обработал и эту дверь. Грамотно. Наверное, сапер. От второго взрыва у меня прорезался слух в правом ухе, хотя в левом еще соблюдали тишину.

Я забрал своё: пиджак, документы, часы. Пистолет, побывавший в стольких руках за последние сутки. Нож.

Пламя продолжало плясать, но не так неистово. Тремя экипажами удалось умерить гнев огня. Забор уже у него отняли. Пожарные тушили последние языки, завершая зрелище. Где пенясь, где пеплясь, опадало пожарище. Семисотов походил, покричал на своих, призывая проявить доблесть или что там у них есть.

Тревожил ноздри запах дыма. Сыпал пепел на плечи и плешь. Дым от сожженного амбара Кесаря не был характерен для обычных пожарищ, имея какой-то свой аромат, словно он в этом амбаре амбру хранил. Крысы роились по соседству с сусеками, дожидаясь, чем дело кончится. Тут же болтался какой-то пес. Мы тоже постояли, полюбовались огнем. Пламя металось, пугаясь ветра.

– Ах, как прекрасен этот огонь!
– сказал пожарный.
– Страстность, напористость, безудерж.
– У него самого в голосе прорывалась страсть.
– Алый ад - только поддавай топливо. И горит, и греет душу. Посмотрите, как он не нарадуется. Может быть, он уверен, что творит добро и рад этому. Мол, смотрите, как я красив, как неподдельно от всего сердца щедр: светом, теплом. Прекрасное и полезное противоречат друг другу: если этот огонь заключить в печь - польза будет, но красота умрет. Прекрасное, увы, напрасно.

Нашел шоу. Меня подмывало скорей убраться отсюда.

Угнетенный огонь затихал. Что-то рухнуло. Беглый бенгальский огонь взметнулся верх и опал. Я заметил, что крысы отпрянули, а испускавший крики петух наконец-то замолк.

– Жаль, что не могу в полной мере любоваться огнем, - сказал Семисотов.

– Потому что жалко сожженного?
– посочувствовал я.

– Да нет, я дальтоник.

Мы прошли мимо вахтерской будки, что пожалел пожар. У обочины стояли 'Жигули' небесной масти - носом в сторону города, дожидаясь нас Хотя машина была не моя, я машинально сунул руку в карман за ключами, но тут же ее с омерзением выдернул: мне показалось, что крыса, попав каким-то образом мне в карман, впилась мне в пальцы. Но это была всего лишь куриная лапка - шутка, вероятно, Кесаря или кого-то

из его людей.

– Это они вас запугать хотят, - сказал майор.

Как ни странно для столь раннего часа утра, на дороге стояло несколько зрителей. Вероятно, из близкорасположенных хат. Невозможно бывает упустить такое мажорное зрелище, как пожар. Немного поодаль стояла старуха, отстранившись от прочей толпы.

– Что там, батюшка, конец света?

– Нет, это я амбар подпалил, - весело сказал Семисотов.
– Пустил им красного петуха.

Со стороны города стремился еще народ. Кто-то запоздало крикнул: Пожар!
– хотя пожаром было уже все, что можно, пожрано.

– Куда мы едем?
– спросил я.

– А куда прикажете?

Порожняя пожарная машина нас обогнала. Шланги ее были небрежно смотаны, сигнал осип.

– Домой, - сказал я. Потом спросил.
– Так это правда, что ты амбар подпалил?

Он кивнул:

– Дело привычное, но не прибыльное. Скорее наоборот. Я допускал, что тебя захотят похитить по-тихому. Но и предполагать не мог, что это случится под моими окнами.

– И решил меня вытащить?

– Думаю, - сказал он, - нам пора начать действовать вместе, Евгений Романович.

– Геннадий, - поправил я. На Романистовиче я настаивать не стал.

Закупают на благодарность: я тебя вытащил, теперь мой ты по гроб. Я вспомнил свою клятву, данную в камере. А собственно, почему бы и нет? Нам с племянником вполне может сгодиться этот ушлый сапер.

– Кесаря не боишься?
– спросил я.

– Они такие же люди, а значит - такие же трусы, как мы. На умысел надо ответить умыслом. И не откладывая. Поругался с мафией - через час тебя уже будут искать. Так домой, все-таки?

– Вещи возьму, - сказал я.
– И Антона.

Так что стали мы заодно. Компания 'Семисотов и Я' - кто бы подумать мог полсуток назад.

А что небеса? Взирают с сарказмом. А Земля? Вертится, по всей вероятности.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Нос 'Мерседеса' был предусмотрительно спрятан в тень, но, несмотря на эту маленькую уловку, сквозь свежий бежевый слой на курносом передке микроавтобуса настойчиво проступала шаблонная пропись: Polizei - напоминание о его предшествующей принадлежности. Водитель ходил около и время от времени касался тряпицей там, где не вполне блестело.

– Небрежно покрашено, - придрался Антон.
– Не могли загрунтовать, как следует? Или подобрать цвет потемнее?

– Всяко пробовали, - сказал водитель, он же продавец либо его представитель, мазнув тряпкой по надписи.
– Все равно вырисовывается. Но машина смышленая, за такие лавы другой такой не найдешь.

– Да с таким автографом ты ее вообще не продашь, - сказал Антон.
– Ментам разве.

– Могу скинуть долларов тридцать. На большее не уполномочен.

– Ладно, - сказал Антон.
– Добавишь к 'калашу' пару гранат. А это?
– Он кивнул на неизвестной системы орудие, занимавшее половину салона автомобиля.- Устрашающая машина. Похоже на пулемет. Танковый?