Никодимово озеро

Титаренко Евгений Максимович

– Андрей Борисович, заедете к нам, — сказала Галина, не то спрашивая, не то утверждая. — Скоро у Кости перерыв, он обидится.

– Я обязательно повидаю его! — с готовностью откликнулся стоматолог. — Когда у него перерыв? — И обернулся к Анастасии Владимировне. — Мы еще не спешим?.. Ну, я пока загляну к Гале!

– Мы как-нибудь найдем вас... — ответила Анастасия Владимировна.

– Я знаю, где живет Галя, — сказала Алена. — Мы зайдем.

Галина только теперь спохватилась:

– Как там Леша?

–

Он просил курить, — сказала Алена. — И ждет вас. А Сережа не курит.

– Это тот самый Леша, из-за которого мы выжимали по сто километров в час? — спросил у Анастасии Владимировны стоматолог.

– Тот самый. Валентины Макаровны сынишка, — ответила Анастасия Владимировна, еще раз внимательно оглядывая Галину.

– А далеко нам? — спросил стоматолог у Галины.

Она показала в сторону кедровника.

– Здесь десять шагов! — Почему-то она все время немножко смущалась под взглядом самостоятельного Андрея Борисовича.

– Тогда садитесь! — пригласил он. — Лучше ехать, чем пешком.

– Ну и мы пошли... — пробормотала Анастасия Владимировна, обращаясь в пространство. — Сережа!

Сергей проводил взглядом злосчастную «Волгу», с места без напряжения одолевшую подъем.

– Я зайду попозже, тетя Настя. — Алена сдвинула брови. — Я сейчас, — пообещал ей Сергей. — Честное слово, на минуту!

С тех пор, как Никодимовка приобщилась к цивилизации, в деревне появились телефоны. И один был, в частности, на квартире директора школы... Сергею хотелось уточнить, в какую машину садился Лешка, будучи в Сосновске, когда не пожелал узнать своего соседа по Никодимовке, Антошку.

Вернулся он довольно скоро. Алена, замкнутая, сидела в углу под фотографиями. Тетка Наталья собиралась в соседней комнате на работу: одергивала зеленую кофту, то на правое, то на левое плечо перекладывала косу... Аленина мать вместе с теткой Валентиной Макаровной собирала на стол. Лицо у тетки Валентины Макаровны было мрачное, и это сказывалось на Алене.

Тетка Наталья осталась наконец довольна собой. Слегка покачивая бедрами, вышла в горницу и, вскинув на плечо новомодную, с деревянными застежками сумку, весело пропела:

– Ну кушайте тут на здоровьичко, а я — может, допоздна, может, дотемна! — И ушла, проверяя на Сергее, какое впечатление производит ее моложавая внешность. Сергей, увы, был профаном в этих делах.

Пока женщины собирали на стол, Алена безучастно разглядывала фотографии в рамках. Сергею ничего не оставалось, как подойти и тоже смотреть.

– Ну присаживайтесь... — не очень гостеприимно сказала тетка Валентина Макаровна, когда все приготовления довершил вместительный чугунок с тушеным картофелем.

Алена исподлобья выжидающе посмотрела на Сергея. Он отошел и сел к столу. Она пристроилась на уголке рядом.

– Ты, Валентина, чудная, прямо скажу, — заметила Анастасия Владимировна,

раскладывая по тарелкам картофель. — Радоваться должна, а ты себе расстройства ищешь.

– Да уж отрадовалась, выходит, — не глядя ни на кого, сказала тетка Валентина Макаровна. — Молодежи нынче до радостей наших дела нет... Им свое невтерпеж, как приспичит...

Ковырнув большой серебряной вилкой кусочек баранины в картофеле, Алена задержала руку.

– Вы на меня, тетя Валя, сердитесь?

– Да нет, с чего ты! — преувеличенно удивленная, запротестовала тетка Валентина Макаровна. — Не о тебе речь... Других хватает... Обидчивые какие...

Алена повела бровью, помолчала, глядя в тарелку, и стала есть.

– Горе с вами... — вздохнула Анастасия Владимировна.

Обед прошел в недипломатической обстановке: нетоварищеской и недружественной. Вяло переговаривались о домашних делах, о знакомых тетка Валентина Макаровна и Анастасия Владимировна. Сергей и Алена молчали. Первой завершила трапезу Лешкина мать. Отодвинув кофейную чашку, смахнула крошки со стола перед собой и, как тетка Наталья, сказала нараспев:

Ну, вы кушайте на здоровьичко... Ты, Анастасия, не торопись, пригляди за духовкой. Я к Наталье, кой-чего еще...

Сергей поднялся следом за ней, поблагодарил и отошел на Аленино место, под фотографии, стал рассматривать трех дореволюционных солдат, что вытянулись по стойке «смирно» перед фотографом.

Когда дверь за теткой Валентиной Макаровной закрылась, Аленина мать минуты две переставляла с места на место тарелки, блюдца, повертела в нервных пальцах обертку от «Чно-чио-сан», потом глянула на Алену. Как же это ты, Ольга?..

Алена отстранила недопитую чашку, сдвинула брови.

– Что она тебе сказала?

– Нехорошо ведь...

– Что нехорошо, мама?

– Да вот... С Лешкой получается... Кто эта Галина? Откуда она?..

– А какое тебе дело до этого?

– Да ведь у нее лицо, как бы это... нехорошее, — ответила мать. — И глаза... — Анастасия Владимировна замялась. — Порочные у нее глаза. Таких бояться надо.

– Это его дело, — сказала Алена. — Не твое, мам.

– Да ведь не мое, конечно, — согласилась мать. — Если бы не ты... Валентина как сказала — у меня и коленки затряслись...

Алена оттолкнула от себя тарелку, встала и, то сжимая в кулак, то разжимая гибкие пальцы, прошлась по комнате из угла в угол.

В просторной горнице тетки Натальи смешались все существовавшие эпохи, и неподалеку от массивного, на кривых, рахитичных ножках стола бодливым теленком затаился вполне современный — журнальный; на стойке черного доисторического бюро ветвился тяжелый серебряный подсвечник; над столом, посреди горницы, свисала роскошная, в семь колпаков люстра; а в углу, по-над потолком бездействовали неоновые светильники...