Никодимово озеро
Шрифт:
*
Лешка встретил их опять в постели. Пижаму он снял. Но марлевая повязка на голове, белая рубаха и сложенные на груди руки вместе с традиционной больничной обстановкой придавали ему строгий, мужественный вид. Сергей остановился ближе к двери, Галина отошла к окну, так что оба они оказались перед Лешкой: Галина — по одну сторону его кровати, Сергей — по другую. Все вместе это напоминало сцену допроса, где Лешка был единственным вершителем и судьей.
— Ну, — сказал он Сергею, — ты помнишь, о чем говорил? Я втихаря такие вещи не принимаю. О ней будем говорить при ней..
—
Лешка вприщур посмотрел на Галину.
— Где ты была с субботы на воскресенье?.. Ночью, — добавил он после недолгого колебания.
— Дома! — не задумываясь, ответила Галина и вопросительно уставилась на Сергея. Лешка тоже посмотрел на него. В течение всего разговора он лишь слегка поворачивал голову то вправо, то влево, с беспристрастием верховного судьи выслушивая Галину или Сергея.
— Кто там был еще? — спросил Сергей. И Лешка посмотрел на Галину.
— Костя был! — ответила Галина. — Анатолий Леонидович и Николай — все, кто был на дне рождения! Могли и вы остаться, мы тогда еще не знали вас...
Сергей пропустил мимо ушей ее последнее замечание.
— Всю ночь были дома трое?
— Да! — сказала Галина. — Всю ночь, до утра!
— И Николай?.. — уточнил Сергей.
— И Николай! — вызывающе подтвердила Галина. — Уходил ненадолго, потом вернулся, — неожиданно добавила она, глянув на Лешку.
— Когда уходил?
— С вечера, часов в двенадцать, если вас это интересует!
— Интересует... — подтвердил Сергей и замолчал, в раздумье глядя на Лешку.
— Ну! Чего же ты?! — потребовал Лешка.
— Ничего, все правильно, — ответил Сергей.
— Ты... Ты брось мне! — выкрикнул Лешка, приподнимаясь от подушек. — В этих делах не темни! Она вот! — Он показал на Галину. — Не проглатывай, что хочешь сказать!
— А мне больше нечего сказать, — с нарочитой небрежностью ответил Сергей. — Я узнал все, что хотел, надо теперь подумать.
Небрежничал он для Лешки. На самом деле ответы Галины внесли определенную сумятицу в его представление событий. Она утверждает, что Николай был в доме, когда Сергей стоял под окном. Это совпадало с его догадками. Но зачем она персонально для Лешки заметила, что около двенадцати часов, то есть именно в то время, когда работали копальщики, — Николай уходил из дому? Если копальщики были из ее компании — Лешка уже знает о них. Но почему тогда их оказалось двое? Где был третий? Дежурил около велосипедов? Или Костя и Анатолий Леонидович оставались дома, а Николай ходил на пепелище с кем-то другим? Тогда Галине незачем было подчеркивать лишний раз его кратковременное отсутствие...
Нахальство Сергея взбесило Лешку.
— Ты гад после этого! Ты помнишь, что клепал на нее? Помнишь?! А теперь — думать! Думать надо было до того, как оскорблять!
— Я думаю не об этом, — сказал Сергей. — Я думаю, кто той ночью мотал в Никодимовку, — она права: около двенадцати или часу — как это дело оформлялось...
Лешка сел, обхватив руками сетку кровати.
— Ты мне голову не морочь! Ты на нее клепал! Ты к чему мне говорил про ту ночь?
— Я не отказываюсь от того, что творил. — Сергей стоял, облокотившись о спинку кровати. Теперь выпрямился. —
Она долго смотрела своими расширенными глазами в его глаза. И когда увяла ее самоуверенность, когда на смену ей пришел обыкновенный человеческий страх перед непонятным, а потому вдвойне опасным врагом, Сергею стало жалко ее. Он подавил в себе это чувство, но понял теперь Алену с ее неуместной жалостью.
А Лешка во время непонятной для него паузы распахнул рубаху и сгреб в пятерню медальон, готовый сорвать его. Чертовски противным показался Сергею этот заведомо театральный жест.
Галина повернулась к больному.
— Пусть он уйдет, Леша!
— Я бы хотел поприсутствовать... — заметил Сергей, как на школьном собрании.
— Говори при нем! — потребовал Лешка.
— Нет! — выкрикнула Галина. И что-то в голосе ее, в решительном выражении лица подсказало Сергею, что отныне командует уже она. С невеселой усмешкой подумал, что мало-помалу все становится на свои места, и уже не Лешку спросил, а Галину:
— Так я пойду?
Галина сверкнула на него глазами.
— Иди! Гад ты ползучий! — сказал Лешка ему в спину.
И пока он закрывал дверь, пока уходил по коридору — из палаты не донеслось ни звука. Алена прогуливалась в стороне кедровника, и Сергей мысленно одобрил ее за это. Не хотелось идти сейчас в дом тетки Натальи, разговаривать с преуспевающим стоматологом, с Анастасией Владимировной, а может быть, и с Лешкиной матерью...
Алена подождала его. Сергей показал на кедровник: «Пошли туда...» Она пристроилась идти рядом.
Было бы нечестно с его стороны молчать и на этот раз, когда Алена почти сопровождала его в непредугаданном визите.
— Я теперь тоже не знаю, что еще делать, — сказал Сергей.
Она помедлила, глядя в зеленые кедры на опушке.
— Зачем он звал тебя?
Сергей куснул губы, не зная, как потуманней изложить ей эту щекотливую тему. Но туманные формулировки не годились на этот раз.
— Хотел, чтобы я при нем доказал... и при ней, что у них там с Николаем...
— А ты говорил ему?
— Говорил...
— Зачем? — осторожно спросила Алена.
— Так надо, Алена! Надо... Сейчас не до... либеральничанья! — Она кивнула, не глядя на него.
— Доказал?..
— Нет, — коротко ответил Сергей. — Она не дала... — И на всякий случай добавил: — Вытурила.
Алена переплела у груди свои гуттаперчевые пальцы, выгнула их. Вздохнула.
Кедровник встретил их завораживающей полуденной тишиной. На опушке, несколько особняком, росли кряжистые, широколапые и толстостволые кедры, глубже в лес кроны их становились уже и бок о бок тянулись высоко к небу. Зимой, во время занятий, когда вдруг вспоминалась Никодимовка, чаще всего вспоминался кедровник. Можно бы на закате разжечь костер у медвежьего лабаза и печь клейкие смолистые шишки. Орехи еще наливаются — как молоко, но запаху достало бы на километры вокруг... А потом, когда вместе с короткими сумерками угаснет костер, плыть бы на чуткой «Наяде» по темному Никодимову озеру и угадывать случайные звуки издалека: то звякнет уключина у Ки-расировки, то гукнет филин, то где-то не вовремя заскрипит журавль...