Никодимово озеро
Шрифт:
Алена молчала, долго, пристально вглядываясь в него, как бы стараясь проникнуть в глубину его состояния.
А он впервые, может быть, смилостивился над ней, снизошел или посочувствовал, но голос его прозвучал мягко, когда он сказал:
— Ты должна знать, как это бывает... Ведь ты... — Он запнулся. Потом досказал: — Тоже любила. — И виновато посмотрел на нее.
— Да... — кивнула Алена. — Да. Почему любила? Люблю...
— Ну вот! — сказал Лешка. — Чего же спрашивать?
Она повторила:
— Да! Но это
— Кого ты мне цитируешь? — спросил он. — Ты слышала это в кино или прочитала. В жизни, когда это случается, ни о чем не думаешь!
— Неправда, — упрямо повторила Алена. — Ничуть не правда! Сама становишься требовательней к себе. И лучше становишься!
Лешка натянуто усмехнулся.
— Ты, наверное, училась этому по моральному кодексу? У тебя другого чтива дома нет?
Алена шевельнула сведенными к переносью бровями. Помедлила у стены, подавляя естественное желание повернуться и уйти. Подошла ближе к его кровати.
– Пусть так. Пусть все — как ты говоришь... Давай не об этом. Я и пришла к тебе за другим. Ведь там, в усадьбе, случилось, Лешка, самое страшное! Страшнее чего уже не бывает: там был убит человек, Лешка... — проговорила она почти шепотом. Он глянул на дверь.
— Я никого не убивал! Я никого не трогал, поймите это!
Алена снова отошла к стене, заложила руки за спину.
— Сережка тоже говорит так... А я... Ты знаешь... Я уже вам не очень верю...
Лешка смотрел угрюмо. Но где-то в глубине его глаз мелькнул испуг.
— Я не знаю того, который появился там, и не знаю, откуда он. Я сам до сих пор ничего не понимаю. Все было бы просто, и вы бы не терзали меня, даже после того, как залезли в этот дурацкий дневник! Зачем ты сказала про него Галине?
Алена не ответила.
Он продолжал после паузы:
— Я даже не знаю... И никто толком не знает, что там произошло!.. — Колеблясь, он взглянул на Алену. — Я побежал. Это... — Лешка запнулся. — Это Серега верно заметил: меня хотели кокнуть — да! А я никого не трогал! Поняла теперь?
Нет, судя по выражению ее лица, Алена не поняла. Подошла и присела на краешек свободной кровати. Спрятала в коленках беспокойные пальцы и, какая-то опустошенная, стала глядеть в пол. До последней минуты ее не покидала надежда, что все было не совсем так, как предполагал Сергей. До последней минуты она оставляла за Лешкой возможность сыграть в никодимовских событиях какую-то, хоть относительно благородную роль. В их неизменном трио он, как правило, оставлял за собой самые благородные, самые красивые роли...
— Только мужчина, парень может что-то чувствовать по-настоящему! — неожиданно выкрикнул Лешка. Он раскаивался в своем откровении и хотел теперь уязвить ее. — А вы — вы играете! Вам все для развлечения: на недельку, на день! Потом забываете!
Алена
— Нет, Лешка... Это ты так. Меня это не трогает.
Отстранясь от подушек, Лешка громко, с надрывом захохотал.
К черту! Я сегодня же выберусь отсюда!.. — Но вдруг умолк и посмотрел на Алену с издевкой. Хотел, очевидно, съязвить, но быстро потух и с лицом загнанным, виноватым потребовал, указывая в угол: — Дай!..
Алена медленно поднялась, прошла к окну и за кончик тоненькой золотой цепочки двумя пальцами подняла с полу попранный Лешкин амулет. Медальон скрылся вместе с цепочкой в Лешкином кулаке. Он спрятал его под одеяло.
— Вот и все, — подытожил он для самого себя. — Почему я жив?.. Как врезали по башке, надо было не прочухиваться — и все дела...
Алена не присела на кровать, а, заложив руки за спину, вплотную прижалась к стене, как бы намереваясь отодвинуться от Лешки насколько возможно. И в глазах ее не было сочувствия. А голос, когда она спросила, звучал требовательно:
— Что ты наговорил утром Сережке?
Сжимая в кулаке под одеялом свой драгоценный медальон, Лешка не поглядел на нее.
— Я сказал: он хочет угробить меня, чтобы потом крутиться вокруг тебя одному, без помех...
— Какой ужас... — прошептала Алена. — Ты извинишься?
Лешка повернулся к ней.
— За что?! Я сказал правду! Я не чувствую себя виноватым! Мне не в чем каяться!
— Перед Сережкой, передо мной ты можешь ни в чем не каяться... — сказала Алена после паузы. — Можешь считать себя чистым. Твое дело! Но за то, что случилось, ты в ответе! И должен все рассказать не ему, не мне — ты знаешь, где это рассказывают...
Лешка долго думал, глядя в белую, ровную стену перед собой.
— А ты хоть представляешь, что после этого будет?.. — тихо спросил он — Ты знаешь, чем это грозит мне?! — Его начало лихорадить. Как-то сразу, без подготовки: сначала руки, потом всего.
— Но ведь другого выхода нет, Лешка...
Опершись на локтях, он потянулся к ней от подушек.
— Да!.. А это выход?! Я пойду, распущу слюни — меня сгребут и засадят! А вы... вы все! Все! — подчеркнул он. — Побежите от меня, как от чумы какой-нибудь! Хоть ты, например: ты останешься около меня?! Останешься?!
Секунды отскакивали ударами пульса в Алениных висках.
— Я бы давно должна сегодня уйти от тебя...
— Нет, ты не увиливай! Если я пойду, раскаюсь, выложу все — ты останешься около меня?!
— Ты пойди, Лешка...
— Я спрашиваю: останешься? — с болью и яростью повторил он.
Белая как полотно она кивнула. Потом, словно манекен, кивнула еще и еще раз. А невидящие глаза ее стали мокрыми.
Лешка откинулся на подушки, передохнул.
— Нет! Я все равно вижу, что нет! Лешку упекут, а вы побежите от него, как крысы с тонущего корабля!