Никогда не отпущу тебя

Регнери Кэти

Она оторвала взгляд от сумки и уставилась на него. Внезапно все клетки ее тела пришли в состояние повышенной готовности.

— Джона, — произнесла она, затаив дыхание, пальцы рук и ног похолодели, будто она знала, будто она точно знала, какой будет ответ еще до того, как задать этот вопрос, — Что он кричал?

Джона скривился, поморщив нос, поскольку продолжал вращать в ухе ватной палочкой.

— Эээ… было похоже на… хм, Господи, не знаю. Гризз. Да. Га-га-га-Гриииииииз. Вроде того. Пи*дец как громко.

Он пожал плечами и вернулся в ванную.

Когда он произнес это имя, она замерла как вкопанная. Застывшая и оцепеневшая от потрясения, недоверия и… веры. Дверь в ванную

защелкнулась, и, прикрыв рот рукой, она выдохнула: «Холден». Она хотела пойти к нему, хотела выбежать из спальни, из коттеджа, по ступенькам крыльца и на дорогу. Бежать, бежать и бежать, пока не найдет его, пока не окажется перед ним, глядя в его бездонные серые глаза.

Она почувствовала жар и слабость во всем теле, колени подкосились, и девушка рухнула на кровать, свернувшись калачиком, словно защищаясь от ударов. По щекам бежали слезы, тяжелая голова ныла от боли и кружилась, и Гризельда быстро провалилась в темноту.

Глава 8

Сет

Услышав ее тихий плач, он открыл глаза и, протянув руку через постель, коснулся ее волос.

— Н-н-не плачь, Гри, — пробормотал он, поглаживая ее по волосам. — Не плачь.

— Сет? Дорогой! О, Боже мой. Ты очнулся?

— Г-г-гри? — снова пробормотал он, хотя и знал, что это не ее голос. То, что это была не она, заставило его встревожиться. Кто здесь, и где она?

— Милый, это Джемма.

— Н-н-нет, — зарыдал он, быстро моргая. Его глаза слишком опухли и почти не открывались. — Г-г-где Гри?

— Гри? Кто эт…? Я не… Милый, тебя сильно ударили по затылку, — она повысила голос, сказав кому-то, чтобы позвали врача, потом снова повернулась к нему и заговорила медленнее. — И тебя… тебя… несколько раз пырнули ножом. Сет, что ты помнишь?

— Г-г-где Г-г-гри? — закричал он.

Темнота.

***

— Г-г-где Г-г-гри? — закричал он, вскочив с кровати в номере мотеля. Желтый свет просачивался сквозь дешевые полиэстеровые шторы, заливая маленькую комнату оранжевым сиянием. По лицу стекал пот, попадая ему в глаза, и он вытер лоб свободной рукой.

— Заткнись! — заорал Калеб с соседней кровати, перевернулся на спину и несколько секунд спустя захрапел.

Сет потянул за наручники, которыми за одну руку был пристегнут к раме кровати. Он уже привык спать с поднятой вверх рукой. И хотя он клялся, что не убежит, Калеб каждый вечер молча пристегивал его к кровати, прежде чем отправиться в местный бар. После первой ночи, Сет узнал, что перед сном ничего нельзя пить.

Однажды ночью, когда Калеб ушел на весь вечер и забыл привязать Сета, ему и в голову не пришло убежать. Ему некому было позвонить, некуда идти. Теоретически, он мог воспользоваться таксофоном мотеля, позвонить в справочную, и попросить телефон Службы по правам ребенка. Он мог сказать им, что его похитили почти четыре года назад, и да, они наверняка бы приехали, забрали его и арестовали Калеба, только вот что потом? Они бы вернули его в систему патронатного воспитания Вашингтона. Обратно в «семью», где велика вероятность того, что «родители» жестоко обращались и пренебрегали детьми. И это лишь вопрос времени, когда какой-нибудь другой нежданный и неизвестный изверг сотворил бы с ним нечто отвратительное.

По крайней мере, Калеб был понятной ему сущностью.

За последний год крутой нрав, напыщенные тирады и бред Калеба резко стихли, как будто убийство Гри чудесным образом излечило особый вид безумия Калеба. Казалось, что Калеб обрел, наконец, определенный душевный покой, словно застрелив ее, он достиг цели всей своей жизни.

Если Сет упоминал Гри, он

сердился и незамедлительно бил его по лицу, но после их отъезда из Западной Вирджинии, сильные побои уже не возобновлялись, и Калеб все реже и реже разражался тирадами о Рут. Мысль, что они на самом деле братья, стала для Калеба настоящей бредовой идеей, и, казалось, он на самом деле считал, что между ними всего четыре года разницы, хотя Сет догадывался, что она была ближе к сорока. Время от времени Калеб ласково ерошил его волосы и почти всегда называл его «братишка». Самое странное, что в этих жестах была подлинная нежность, будто Сет действительно был любимым младшим братом Калеба, и иногда, стыдясь и досадуя, Сет позволял себе в это верить.

По большей части, Сет убедил себя в том, что его ни капли не волнует желание Калеба притворяться братьями. Эта передышка от ежедневных побоев стала для него таким счастьем, что Сет никогда не возражал. Когда Калеб говорил: «Мой младший брат будет жареный сыр, а я буду…», Сет не спорил. Он сидел с абсолютно пустым лицом, будто то, что они братья с сорокалетней разницей в возрасте, это самая обычная вещь на свете. Временами, когда незнакомцы или официантки в закусочных странно на них поглядывали, Сету даже хотелось оправдать, почти защитить Калеба, что ужасно его смущало.

Когда Калеб возвращался к грузовику или в номер мотеля после вечерних пьянок, он ложился спать, снова и снова бормоча о том, как он наконец-то вырезал раковую опухоль из тела своей семьи, как он истребил зло и спас Сета от вечного проклятья. А в это время, Сет изо всех сил зажмуривал глаза и сжимал кулаки. Его трясло от переполняющей его яростной и острой ненависти к Калебу, кипящей и бушующей в его юном теле. Он представлял себе, как убивает Калеба или вырывает из его рук руль, когда тот ведет грузовик по шоссе, и убивает их обоих. Он представлял себе, как берет молоток и вгоняет его глубоко в голову Калеба, пока тот спит. Он находил мучительное, но всепоглощающее удовольствие в том, чтобы представлять себе все способы, которыми он мог отомстить за смерть Гризельды. Но ему было всего четырнадцать лет, и он не был убийцей. Мечты о мести не выливались в действия, только в непрерывное, кипящее, жгучее отчаяние.

Калеб постоянно повторял, что они едут к морю, но насколько Сет мог судить, они не двигались по прямой линии и нигде не останавливались более одного или двух дней. Обычно они спали в грузовике, изредка — в мотелях. Калеб хранил свои деньги в жестяной коробке, а ключ, носил при себе. Где он брал деньги, Сет не знал, но их вполне хватало на жизнь, хотя никто из них не работал, тем не менее, они регулярно ели два раза в день, и Калеб каждую ночь пил.

Часть Сета, хранившая воспоминания о Гризельде, страстно ненавидела Калеба, однако, следует также признать, что после года жизни с Калебом, Сет покорно смирился со своей судьбой. Со смертью Гризельды, ему не за что стало бороться, незачем жить. Его без всякой причины таскали из города в город, но зато у него всегда была еда, сухое место для ночлега, и когда Калеб не был пьян и не разражался тирадами, то более спокойного спутника было сложно себе вообразить.

Сет вкусил и лучшей жизни, и худшей. Он познал кошмар неизвестного и предпочел ему спокойствие известного.

За неимением других вариантов, он решил терпеть такую жизнь, пока не станет достаточно взрослым и сильным, чтобы от нее освободиться.

Единственное, чего он не мог вынести, это то, что каждую ночь в его снах к нему возвращалась Гри. Она стояла посреди океана бушующей реки, крепко сжав маленькие кулачки, ее голубые глаза были полны слез, а испуганное лицо исказилось в агонии, умоляя сохранить ему жизнь.