Никогда не отпущу тебя
Шрифт:
Он и бровью не повел, и его лицо не поменяло прежнего выражения. Он не стал давать дальнейших объяснений. Просто смотрел на нее, ожидая, пока до нее дойдет смысл его правды.
Наконец она отвела от него взгляд. Посмотрев в окно, она сделала глубокий вдох и нервно облизала сухие губы.
Гризельда потеряла девственность в возрасте семнадцати лет, когда жила в своей третьей после Холдена приемной семье, затем она быстро переспала еще с четырьмя парнями. Она надеялась найти в этом душевную связь, надежное убежище, сопричастность, но никогда не находила. Из-за того, что она так хотела и не могла обрести, она чувствовала лишь разочарование,
До Джоны.
Джона же шел напролом в ее квартиру, в ее постель, в ее жизнь, и к ее вечному стыду за то, что она позволила ему остаться.
— Почему он больше не твой парень? — спросил Холден, словно прочитав ее мысли.
— Джона?
— Да.
— Потому что пока ты спал, я позвонила ему с твоего телефона и сказала, что не вернусь с ним домой. Сказала, чтобы он ехал без меня. Сказала, что еще некоторое время побуду здесь.
Она проглотила последние слова, словно большой застрявший в горле комок, гадая, не сглупила ли она, приняв столь опрометчивое для своей дальнейшей жизни решение. Не будет ли Холден против ее желания остаться? Что ей делать, если он попросит ее уйти?
Холден ничего не сказал, и она снова прикусила нижнюю губу. От таких сильных покусываний, губа уже начала кровоточить, но Гризельда ничего не могла с этим поделать. Смущенно отпустив ее, она подняла руку и, проведя пальцем по раздраженной коже, добавила:
— Ему это не понравилось.
Широко раскрытые, пронизывающие глаза Холдена остановились на ее губах, потом снова скользнули к ее глазам, и она уловила его прерывистое дыхание. Ложка выпала из его пальцев, громко звякнув о тарелку и слегка забрызгав красным супом дешевый складной стол.
— Ты останешься?
— Пока не буду уверена, что ты в порядке, — тихо произнесла она, чувствуя себя неловко из-за этих его подсчитывающих символов и наличия любимой девушки. Теперь, повзрослев, они были друг другу практически чужими, и, естественно, он совсем не обязан приглашать ее остаться.
— Ты останешься, — снова сказал он, его голос был уже не таким неопределенным, но все еще ничего ей не говорил.
Она вспыхнула и, отвернувшись от него, оперлась руками о колени, чтобы встать и уйти.
— Это совсем не обязательно. Слушай, если ты не хочешь, чтобы я осталась, я могу…
— Г-гри, — резко сказал он, в голосе послышались гневные нотки.
Она искоса взглянула на него.
— Я хочу, чтобы ты осталась, — он замолчал, словно пытаясь подобрать нужные слова, что еще сказать. — Я хочу, чтобы ты осталась.
Когда Холден посмотрел ей в лицо, его глаза блестели, и он несколько раз моргнул. Дрогнувшим голосом он повторил еще раз:
— Я х-хочу, чтобы т-ты осталась.
Глава 13
Когда Холден доел суп, Гризельда вымыла кастрюлю, тарелку и две ложки и, положив их на сушилку, помогла Холдену подняться на ноги, чтобы он мог воспользоваться ванной комнатой. Сходив в туалет, он остановился перед зеркалом, и невольно поморщился, взглянув на свое лицо.
Оба глаза были жуткого цвета и сильно опухли, щека приобрела черноватый оттенок, а когда
«Ты выглядишь как гребаное животное. Удивительно, что она вообще не сбежала».
Он перевел глаза на повязку в области сердца, затем на такую же, но побольше, на боку, закрывающую три колотые раны. Содрав ее, он заглянул под бинт. На трех разрезах виднелись аккуратные черные стежки. На одном он насчитал четыре, на другом пять, а на самом большом — семь. Прижав пластырь к коже и невольно поморщившись, он прикрепил повязку обратно и перевел взгляд на грудь. Не совсем понятно, как Илаю удалось ударить его ножом в грудь, но Холден так растерялся, увидев Гри, что Илай, должно быть, напал на него сзади, и Холден даже не понял, как все произошло. Врач сказал, что еще пара миллиметров и удар пришелся бы прямо ему в сердце. Ему повезло.
Повезло, не то слово.
Он жив. И Гризельда жива. Он знал лучше любого доктора. Он знал, что сегодня ночью в целом мире не осталось удачи, потому что она вся — до последней гребаной капли — принадлежала ему.
Открыв дверь, он медленно вышел из ванной и заглянул в спальню. Какая-то идиотская, похотливая его часть очень надеялась, что Гри поджидает его, лежа на кровати с игривой улыбкой, но в комнате было чисто, тихо и пусто.
Он оперся головой о дверной косяк, пытаясь осмыслить реальность, перед тем, как вернуться к ней в гостиную.
Как правило, у Холдена не было эмоциональной связи с женщинами. Физической? Без проблем. Но после Гри он не встречал женщины, способной тронуть его душу. Со сколькими бы женщинами он не спал, конечный результат всегда был один и тот же: когда он кончал, в его сознании вспыхивало лицо Гризельды. Неважно, с кем он был. Неважно, что Гризельда умерла, и что в его фантазиях у нее по-прежнему было лицо подростка, уже одно это, как он знал, выходило за пределы добра и зла. В качестве аргумента можно было бы сослаться на то, что он годами искал кого-нибудь, кто мог бы занять место Гризельды в его сознании, но его воспоминания о ней были слишком неистребимыми, чтобы их вытеснить. Все десять лет она была его самым сильным, самым неистовым, неизбежно подсознательным сексуальным стимулом. Сколько он себя помнил, она была пульсирующим сердцем его сексуальной жизни. Нравилось ему это или нет, но так было всегда.
Почему? Потому что, когда он подростком с бушующими гормонами оказался в ужасных условиях, Гризельда стала для Холдена не только единственным источником утешения и ласки, но и его первым горячим, страстным желанием. День за днем он наблюдал, как ее тело обретало зовущие изгибы, а когда обнимал ее по ночам, чувствовал, как эти изгибы прижимаются к его телу. Она была первой девушкой, взволновавшей его сердце и тело. Она была его семьей, его лучшим другом, его наперсницей и партнером. Он любил ее страстно и безрассудно, и ее трагическая гибель только помогла ему еще больше идеализировать ее в своем сознании и сердце. Она была всем, чего он хотел, всем, что он потерял, и чем-то, чего у него никогда не будет.