Никогда не связывайтесь с животными. О жизни ветеринара
Шрифт:
3. По команде второго врача с секундомером врач в шкафу должен опускать снимки по очереди в каждую из жидкостей и промывать в воде по мере необходимости.
Как только пленку проявили и зафиксировали, с ней можно работать. Сочетание антикварного оборудования и рудиментарных техник в большинстве случаев выливалось в плохого качества снимки. То есть вы смотрите на снимок и понимаете, что на нем «ни хрена не видно», а потому снова и снова начинаете все сначала… Однако после второй попытки снимки у нас получились, и на них мы увидели то, что нам было нужно.
Несколько манипуляций – и бедро вставлено на место. На ощупь все было нормально, и сам сустав был мягко вправлен. Иногда этого достаточно. Если бедро сидит в пазухе, то проблема решена. К несчастью, бывает и так, что выпавший сустав может растянуть или повредить связки и прочие сухожилия, которые его стабилизировали. И зачастую сустав вновь легко выпадает, и тогда нам потребуется постоянный хирургический фиксатор. Бен оказался невезучим. У нас было несколько доступных вариантов, но
Бедренный сустав состоит из головки и паза. Головка – это окончание бедренной кости, а паз – это вертлужная впадина, сформированная частью таза. При выпадении головка больше не входит в паз и начинает натирать прилегающую кость таза; это очень больно. В ходе операции валик на головке кости удаляют, а саму кость выравнивают. Сустав будет навсегда разрушен, но окружающие мышцы могут сформировать псевдоартроз, или ложный сустав, который может ограниченно двигаться, но, что важнее, снимает ту боль, которая появляется от трения кости о кость. Это так называемое паллиативное вмешательство, которое осуществляется в качестве последнего средства для поддержания сносного качества жизни и избавления от боли. Кроме того, подобное хирургическое вмешательство осуществляется теми, кто понимает, что они делают. У нас таковых специалистов не было, а потому я начал готовится к мероприятию. Владелец клиники, Алан, заверил меня, что все необходимое оборудование в наличии. Сам он не мог в этом участвовать, но другой медперсонал был к моим услугам.
Я запланировал операцию через два дня и провел два вечера, усиленно зубря новый материал. Мне нужно было разобраться и запомнить, как осуществлять хирургический доступ, то есть как пробраться сквозь окружающую мягкую ткань к кости и не нанести ненужного и невосполнимого вреда. Медсестры собрали и простерилизовали набор инструментов. Могу только догадываться, как все это время Бен сидел дома и размышлял над благонадежностью хирурга. В назначенный день он явился в веселом настроении, хвост пистолетом. Наша подготовка прошла без сучка без задоринки, и не успел Бен опомниться, как уже лежал на операционном столе. Я выполнил хирургический доступ; опасливо рассек мягкую ткань вокруг сустава, добрался до самой суставной капсулы. Внутри нее есть короткое сухожилие, которое держит головку кости в суставной впадине. У Бена это сухожилие было порвано – разорвалось во время травматического смещения. До какой-то степени это облегчало дело, потому что мне не нужно было возиться и разрезать его сейчас. Вся мягкая ткань убрана в сторону, я мог подвигать головкой кости настолько, что можно было начинать ампутацию. Мне нужно было проломить шейку бедра, используя остеотом, который, по сути, является просто дорогущим долотом. Головка и шейка кости очень похожи на гриб. Шейка в данном случае является ножкой гриба, если уж совсем наглядно объяснять. Итак, вот она, кость, можно начинать ломать. Собравшись с духом после вполне удачно выполненного доступа, я сказал как можно более заправским «хирургическим» голосом: «Остеотом».
Последовала неловкая пауза, и медсестра Сара, оправившись от секундного недоумения, переспросила:
– Чего?
– Остеотом? – с надеждой в голосе повторил я.
Сара посмотрела на меня непонимающе.
– Что? – спросил я.
– Э-э, у нас такого нет, – ответила Сара.
– Что значит «у нас такого нет»? У нас что, нет остеотома? – опешил я. Такой поворот серьезно нарушил течение энергии ци в моем теле.
Поначалу я было пытался возмущаться, потом вступил в бессмысленные переговоры, быстро сдался и перешел к принятию. Остеотома не было. А ведь Алан заверял меня, что у них все было. Сара не стала скрывать, что Алан склонен к отдельным преувеличениям, и я попался на эту удочку. Конечно, это чрезвычайно важное замечание, но под моим руками лежит собака без сознания, а у меня нет нужного для операции инструмента. Мозги лихорадочно работали. Могу позвонить фермеру и объяснить ситуацию, тогда можно будет сразу усыпить Бена в течение следующих нескольких минут. Хозяин собаки не будет против; он и Алан знают друг друга уже давно. Я имею вполне законные основания сказать, что возникла проблема, для решения которой у меня не было необходимого инструмента. Он и не будет спрашивать о подробностях – он же из того поколения, когда люди верят тебе на слово.
Ну нет! Должен же быть какой-то выход. Если бы я попал в такую ситуацию сегодня, то знал бы, как с ней
Если только не…
В городке был магазин скобяных товаров. Там должны продавать долото. То есть обыкновенные столярные, а не ортопедические инструменты, но ведь в моем-то положении выбирать не приходится. Я быстро прикрыл рану влажными пеленками, стянул с себя перчатки, сказал медсестрам присмотреть за Беном. Сам бросился сломя голову вниз по улице в скобяную лавку. Продавцы в магазине хорошо знали Алана, а потому любезно согласились записать на его счет два долота. Два, потому что мне нужен был запасной – на случай, если я уроню или сломаю первый. Выбор модели был несколько затруднительным. Я выбрал с деревянными ручками. Они, конечно, не пройдут основательно стерилизацию, но зато и не расплавятся в автоклаве (специальное устройство для прожарки и стерилизации хирургических инструментов). Температура в автоклаве доходит до 130 градусов, там пар, так что деревянные рукоятки вряд ли воспламенятся. Я помчался бегом обратно в операционную. Тут же засунул долота в автоклав и поставил на самый скорый режим, какой там был. Может, они и не простерилизовались как надо, но Бену уже дали антибиотики, так что будем надеяться на нужный эффект; по крайней мере так я себя убеждал в тот момент. Пока автоклав работал, я выпил чашку чая, в страхе на него поглядывая и ища признаки возгорания. Цикл прожарки прошел без инцидентов. Я снова обработал руки, натянул перчатки и, вооруженный новым инструментарием, продолжил операцию. Первое долото сработало на славу. Оно вошло в шейку бедра как нож в масло. Очень важно обработать рашпилем оставшийся край до гладкости, чтобы избежать трения кости, что, как мы помним, невыносимо больно. Я довольно долго полировал кость, чтобы добиться наилучшего результата, на какой только был способен. С костью покончено, я выдохнул с облегчением. Закрыл мягкие ткани, затем зашил кожу. Я сделал все, что мог. Теперь остается только ждать исхода. Должно пройти от шести до восьми месяцев, пока все окончательно не заживет. Но мне хотелось бы узнать пораньше, как идут дела и не запорол ли я всю операцию. Конечно, я бы злился на себя, если бы операция не удалась, ведь в конце концов это бедняге Бену придется за всех страдать.
Приехал фермер и забрал собаку домой. Он нес его бережно на руках и положил в багажник Land Rover, на дне которого была постелена солома, прикрытая старыми простынями. Просто здорово: нет ничего лучше, если хотите, чтобы в рану попала инфекция. Я предупредил фермера, чтобы они не выводили собаку на улицу, кроме как в туалет, в течение по крайней мере ближайших 10 дней. Затем последуют физиотерапия на несколько недель и медленная реабилитация. Я хотел осмотреть Бена через два дня и проверить на предмет инфекций или заражения, снабдил фермера длинным списком всего того, что можно и чего нельзя, а также дал свой мобильный для связи.
Четыре дня спустя фермер приехал с Беном без предупреждения и без извинений. Бен определенно провел много времени на улице, потому что был весь грязный. Было ясно, что фермер не прислушался ни к единому слову, что я ему сказал. В довершение всего фермер был разочарован. Ведь Бен явно хромал. Я еле сдержался и буквально прикусил язык. Конечно, бедолага будет хромать. Ведь я же ему отчекрыжил кусок от самой крупной кости в теле деревянным долотом. Может быть, владелец сам захочет почувствовать на себе, каково это? И мы тогда посмотрим, как он будет скакать на больной ноге? Понятное дело, что этому дураку такое предложение вряд ли придется по вкусу. Я попенял ему на его безрассудство и рассказал еще раз про необходимый послеоперационный уход. Я отметил, что надо будет снова привезти Бена на осмотр через два дня. Теперешнее его состояние вполне удовлетворительное. Пес позволил мне дотронуться до его ноги и даже пошевелить ею, она двигалась вполне свободно. Как и все колли, Бен был крепким мальчиком. Через четыре дня они снова приехали в клинику. И опять Бен был весь в грязи, даже в более запущенном виде, чем до того. Его хозяин был недоволен, он жаловался, что Бен не способен работать на полную катушку. Несмотря на мою нерелигиозность, в тот момент я молил о молнии, которая поразит этого клоуна прямо в его тупую башку – так мне не придется душить его голыми руками. Но Бен выглядел более энергичным, и нога у него двигалась лучше. Он давал на нее полную нагрузку. Я подозвал его к себе, пес подошел, подпрыгнул и встал на задние лапы, а передние упер мне в живот. Я потрепал его по голове, зная, что у него все будет нормально. Несмотря на мои огрехи и дубиноголовость его хозяина, нога у пса заживет и с ним все будет хорошо.
После этого я Бена больше не видел; в той клинике я был временным врачом, и мой последний день работы был и последним днем существования самой организации. Алан уходил на пенсию, он решил продать клинику другому местному ветеринару. То были странные последние недели на работе. Я наслаждался тем временем, но видел, как все это трудно было для Алана. Ведь он проработал 40 лет на одном месте. Клиника была для него не просто местом работы, это была его самоидентификация. Не раз я замечал в его глазах слезы, когда он думал, что его никто не видит.