Никогда_не...
Шрифт:
— Та-ак… — стараясь справиться с шоком от того, что оказывается, существует еще и конный алкоголизм, пытаюсь подытожить я. — А зачем же ты его тогда напоила, если он такой бешеный… когда выпьет.
— Да в том-то и дело, что бешеный он, когда трезвый и на отходняках. А кода пьяный — милая душа и спокойный норов, хоть бери его под уздцы и веди куда угодно. Даже на скотобойню с тобой пойдёт. Добрый, милый, ластится как та Актриса, когда у неё настроение хорошее. Даже малец смог бы его объездить.
— Зато потом, когда попускать начнёт… — добавляет Артур, жмурясь от попавшего в глаза дыма, и тут я понимаю все.
Кажется, Оляна, повевшись на живописные россказни Вэла, сама потеряла
Черт! Я слишком хорошо знаю Вэла, чтобы не понять, что этот свой поступок он успел обожествить и сакрализировать, придав ему особое значение. А заодно и придумать для себя какое-то новое воплощение, новую роль, в которую вошёл в тот самый момент, когда Руслан не сбросил его, как всех мужиков на хуторе, а принял как всадника.
Это серьезно. Это очень-очень серьезно. Вспоминая его слова о том, что нашёл какой-то свой путь и теперь ему срочно нужно уехать, быстро соображаю я, в то время как Артур, успев перекинуться парой фраз с Оляной, говорит со мной, не заметив, что я уплыла мыслями куда-то далеко:
— …не знаю, дело, видимо, в нервах. Возбудимость сильная или ещё что-то… Но ему нельзя никаких стимуляторов. Ни ни бражку, ни траву всякую, которую лошади любят для дури жрать. Он тогда невменяемый становится, как алкоголь отойдёт. Шарахается на пустом месте, что-то его пугает, с координацией вообще кранты… А иногда и припадки бывают. Пена ртом идёт, глаза закатываются. Мы пару раз его еле откачали… Ну вот нахрена ты опять это сделала, кому это надо?!
— Прости, — вновь пригибая голову, тихо говорит Оляна, и я вижу, что ей действительно стыдно. И тяжело принять, что при всей своей уверенности молодой и хваткой хозяйки, правой руки самого главного и названной сестры законного наследника, она так просто повелась на экспрессию и убедительные речи заезжего мажора, который…
— Твою мать. Это же у него инициация! — неожиданно для себя выдаю я и, замолчав, чтобы успеть переварить, что я только что сказала, смотрю на лица Артура и Оляны не менее растерянно, чем они на мои.
— Ты что-то сказала, Полина?
— Да… — говорю, параллельно следуя за своей мыслью, еще не до конца высказанной. — Он же только что переродился этой ночью. Вышел на новую ступень. Вот почему все его разговоры про свой путь… Оляна, не знаю, насколько легче тебе будет, но в этот раз ты Руслана хотя бы не зря споила. Вернее… Я, конечно, ему очень сочувствую и надеюсь, что он похмелье легко и просто перенесёт. Просто Вэл… Поверь, то, что ты сделала для него, подыграв… Ты ему жизнь перевернула с ног на голову. И он этого никогда не забудет. Но и уедет. По-любому уедет. Так что, давайте-ка я пойду сейчас к нему. Он такой, что, если вбил себе в голову, то и на утреннем автобусе сбежать может, — совершенно забывая, что сама недавно собиралась сделать то же самое, убеждаю их я, поднимаясь на ноги. — Так что, я прослежу за ним, пока он спит. А как проснётся и вспомнит, куда намылился… Лучше его отвезти. Главное, чтобы он хоть объяснил, куда.
Глава 3. Никогда не вникайте в семейные тайны
Мои слова оказываются пророческими. Когда спустя полчаса, полного объяснений Артуру и Оляне довольно запутанных
— Эй, ты почему так рано встал? — говорю, защёлкивая на шпингалет входные двери и наблюдая за тем, как он брызгает в лицо водой.
— Вертолетики… летают, спать не дают… — шепчет Вэл, натужно растирая глаза и, вдруг пошатываясь, резко хватается за край раковины.
— Э-э, да тебя водит, друг мой, — с этими словами я беру его за плечи и пытаюсь сдвинуть с места, но он, упрямо вцепившись в раковину, продолжает смотреть в зеркало немигающим взглядом.
— Я тут это… чуть-чуть напачкал из окна… Меня тошнило… — смущенно добавляет Вэл, а я, громко вздыхая, стараюсь не рассмеяться. Никогда ещё Вэлиал Донцов не падал так низко — сначала прыгал через костёр, потом провёл ночь в антисанитарных условиях, висел на заборах, ездил на пьяном коне с риском свернуть себе шею, целовался у всех на глазах с хуторской амазонкой, а потом ещё и блевал в палисадник. Кажется, его инициация прошла чуть более бурно, чем я предполагала.
— Ничего страшного, — успокаиваю я его. — Тут какие-то кусты под окном, никто не заметит. Считай, ты просто органически намусорил. Это, в конце концов, не пластик.
— Да, — оживает Вэл, успокоенный мыслью об эко-френдли характере собственного поступка. — Ты права, Полинка. Я тебя так люблю-ю…
— Так, ты это… — останавливаю его от неожиданных объятий. — Давай-ка сначала зубы почисти. И ополоснись слегка, это тоже не будет лишним, — оставив его на пару минут в ванной, тут же бегу назад с запасной зубной щеткой, которую вожу с собой в любом багаже. — Справиштся один? Или, может, помочь и полить из ведёрка?
— Не, я сам, — абсолютно не смущаясь, от того, что я предлагаю поучаствовать в процедурах его омовения, Вэл по-хозяйски берет у меня щетку и тут же включает воду. — Двери не закрывай! Я хочу поделиться с тобой своим… опытом! — он говорит с таким придыханием, что в ту же секунду я понимаю, что никогда и ни за что не раскрою ему секрет его жокейского подвига.
Знали ли мы оба, когда я легкомысленно собралась в не самую приятную командировку в родной город, а он — когда примчался мне на помощь, как нас обоих изменит эта поездка? И ведь изменения произошли так незаметно, несмотря на бурные события, в которые мы ухитрились вляпаться. Вот она я — сижу и с самыми серьёзным видом прикидываю, что нужно купить в мою столичную квартиру холодильник побольше, а в коридоре, наконец, вкрутить лапочки. Старые перегорели ещё год назад, но мне было плевать — а теперь вот нет. И я серьезно рассматриваю мое жильё не только как перевалочный пункт между поездками, а как место новой жизни вдвоем, маленькой семьей. А Вэл, который по дороге ко мне боялся прикасаться к ручкам маршруток, не обмотав ладонь влажной салфеткой и, приехав, тут же устроил обтирания и дезинфекцию микробов, сейчас плещется в сельской душевой, радостно поливая себя водой из ковшика. Еще и шторку неплотно запахнул, и дверь держит открытой.
Чудеса да и только. И то, что мы молчим об этом, не делает их менее реальными.
Вэл, правда, долго молчать не намерен:
— Водичка-водичка, умой мое личко! — довольно мурлычет он. — В новую жизнь — так чистым красавчиком. Полинка, слышь! Я такой красавчик!
— Да уж, наслышана, Вэл. Мы все офигели от твоих подвигов.
— А я как офигел, — доверчиво сообщает он, выглядывая из-за шторки. — Я, вообще… не сказать, чтобы всё помню… Но когда это случилось — ночь, первобытная природа, никакой помощи и поддержки — и я, укрощающий дикого зверя…