Никола Шугай
Шрифт:
— Эржика!
Он увидел ее у калитки..
— Эржика, сердце мое!
Никола стиснул ее в объятиях и втолкнул в избу. В сенях он поставил ружье и запер на крючок обе двери.
— Где отец?
— Я одна дома, Николка. — В голосе ее дрожал смех.
— Рыбка моя! — Он увлек ее за собой к постели. Так медведь тащит в логово свою добычу. А она смеялась, глядела ему в глаза широко открытыми глазами.
Кто-то стукнул в дверь со двора.
— Эржика! — сказал голос.
Никола не слышал. Но женщины всегда разумнее и спокойнее
— Постой… Погоди, — прошептала она, отталкивая Николу.
— Молчи! — воскликнул Никола.
Эржика со всей силой уперлась ему в подбородок. Стук повторился. «Эржика!» Теперь услышал и Никола.
— Кто это? — прохрипел он злобно.
— Жандармы! — Эржика побледнела. — Беги!
В голове у Николы точно блеснула молния. Одним прыжком он очутился в сенях, схватил ружье.
Эржика скинула крючок, приоткрыла дверь. В просвете появилась фигура жандарма в полном вооружении. Шугай сжал руками ружье. Эржика хотела выскользнуть во двор, но гость оперся о притолоку и оттеснил ее в избу.
— Иду с дежурства, соскучился, зашел тебя проведать.
Что?! Вихрь взметнулся в душе Николы. Так не говорят жандармы с колочавскими бабами!
Сержант прошел вслед за Эржикой в комнату. Она сжалась в углу, как подбитая птица перед охотничьим псом. Свозил подошел к ней, хотел обнять. Эржика умоляюще протянула руки, сжала их до боли. Первый раз видел он, что ее глаза говорят, кричат, умоляют.
— Что с тобой?
— Молчи, ради бога!
— Что с тобой?
И вдруг он понял.
— Шугай здесь!
— Нету… — прошептала Эржика, чувствуя, что ее не держат ноги.
— Здесь! — загремел Свозил. В нем проснулся жандарм. — Где он?!
— Нету! — взвизгнула женщина, и в ней смешались желания убить его, и умереть самой, и отпираться, и сознаться во всем. — Нету!..
Сержант окинул взглядом избу. Затвор его карабина противно лязгнул.
Здесь не спрятаться. Свозил выскочил через сени к дверям и… Назад он уже не успел. За углом стоял Никола. Эржика услышала выстрел. Как гулко прокатился он между строениями!
Эржика вздрогнула. На дворе звякнуло о камень ружье, тяжело повалилось большое тело. Майданская вещунья!
За окном мелькнуло несколько бегущих жандармов. Кучка любопытных. Кто-то испуганно закричал:
— За хлев побежал, за хлев!
Грянул еще выстрел.
С улицы палили жандармы. Эржика видела в окно, как в огороде среди бобов мелькал Никола. Вот он перескочил через плетень, бежит, скрылся из виду. Эржика закрыла глаза и несколько раз глубоко вздохнула. Ей хотелось сесть и опустить голову на стол.
На улице стреляли, долина наполнилась эхом, кто-то громко командовал, опять гремели выстрелы, но все это уже утратило остроту, казалось чуждым, доходило издалека и не касалось Эржики. Ей хотелось закрыть глаза, опустить голову на стол и заснуть.
Жандармы положили мертвого товарища в школе. При взгляде на
— Всех отправим на тот свет! Сожжем всю деревню!..
Появляясь в еврейских лавочках, жандармы держали ружья наперевес, рычали, как звери, и готовы были перебить всех.
В казарме из угла в угол бегал бледный как смерть капитан. Опять убийство! И опять допросы тщетны, от арестованных не добиться ни слова. В который уж раз? Капитан сам распорядился прекратить, наконец, «допрос» — эти побои, стуканье головой об пол, удары по ступням. Он уже не в силах был глядеть на все это, крики Василя Дербачка и Михаля были просто невыносимы. О господи боже! А с Власеком — неужели это правда?
Капитан чувствует, что силы оставляют его, он теряет разум и скоро совсем сойдет с ума. Его вдруг охватывает ярость. Почему они промахиваются, эти дурни? Или Шугай в самом деле заколдован?!
Капитан бегает по комнате, рычит, вызывая вахмистра, бросает ему в лицо несколько бессмысленных вопросов, разносит, хватается за кобуру с револьвером.
«Как бы он в самом деле не взбесился», — думает вахмистр, стоя навытяжку, не спуская глаз с капитана и гаркая по уставу:
— Не могу знать, господин капитан… Так точно, господин капитан… Никак нет, господин капитан…
Разглагольствования капитана он пропускает мимо ушей и старается только удержаться, чтобы непроизвольно не пожать плечами.
— Они должны сказать, где прячется Шугай. Должны! Слышите, вахмистр, должны! Если будут молчать, убивайте их! Всех до единого! Я отвечаю! Я приказываю! Слышите? Я велю вам это сделать! Возьмитесь за евреев, это все они, их козни! Организуйте погром, натравите на них мужиков. Бейте их, стреляйте, вешайте на осине!
«Наверно, у него сейчас пена пойдет изо рта», — думает вахмистр, не зная, отнестись к бешенству капитана как к явно нелепым служебным распоряжениям, которые для безопасности надо бы получить в письменной форме, или смотреть на них как на вспышку полусумасшедшего?
— Вы слышали, что я сказал, вахмистр?
— Так точно, господин капитан.
Вахмистр уходит, наморщив лоб. Выйдя на двор, он машет рукой. Может, подать рапорт в жандармское управление? Или завтра все будет в порядке, и его начальник не вспомнит о своих вчерашних приказаниях?
Был это один из тех страшных дней, которых немало пережила Колочава. На дворе соседей Драча навзничь лежала связанная по рукам и по ногам Эржика. Рядом с ней Петр Драч и тринадцатилетний Иосиф. Их схватили сразу же по возвращении с пастбища. Сосед Михаль Драч и его жена Василиса тоже были связаны и брошены на землю неизвестно за что. Видимо, за то, что Никола, убегая, перескочил через их забор. Все арестованные избиты. Лица у них опухли, покрылись синяками, одежда в крови.