Никола Шугай

Ольбрахт Иван

Рядом висел маленький и незаметный плакат. Совет еврейской религиозной общины двух округов тоже назначал награду. Размер — тридцать тысяч.

— Ну, наконец-то! А теперь возьмитесь за ум, евреи. Ведь вы знаете, что не руки решают дело, а голова. Настал решительный момент.

Местный нотариус подвел евреев: велел расклеить объявления утром в субботу. И патриархам пришлось, не читая их, степенно проходить мимо и лишь слушать — даже не задавая вопросов! — что рассказывают об этом объявлении другие, менее набожные единоверцы. Нелегко было отвлечься на весь день от мирских дел и устремить свои помыслы ко всевышнему, ходить с просветленным лицом, не хмурясь, неторопливым, степенным шагом. Хотелось спешить куда-то, хотелось морщить

лоб, усиленно размышляя, хотелось поддаться искушению и устремить помыслы не ко всевышнему и небесной царевне Саббат, но на суету мирскую и на Шугая. Впрочем, при желании и некотором опыте общения с богом можно было найти компромисс и думать о том и о другом. Например, так. Народ иудейский — любимец всевышнего, он всегда вознаграждаем судьбой, даже если этой награды приходится ждать веками. Иегова неизменно покровительствует евреям. Но, боже великий, как долго еще нам, ничтожным людям, ждать, пока ты вспомнишь, что нас терзают недруги… среди которых Шугай — не из последних. Как избавиться от Шугая? Что бы такое придумать? И где еврейская община возьмет столько денег? Ой, ой! Неужто они всерьез хотят заплатить такую сумму?

Вечером, как только на небе появились три звезды, призывая царевну Саббат вернуться к звездному трону всевышнего, еврейские патриархи собрались в комнатке Герша-Лейбы Вольфа, за окном со спущенными занавесками. Патриархи тотчас разошлись во мнениях, и каждый выкрикивал свой совет, который считал единственно правильным и ведущим к успеху.

Созовите товарищей Николы, пусть капитан пообещает им должности лесников и путевых обходчиков, пусть посулит им луну с неба. Разделите их, возбудите в них зависть, разожгите среди них соперничество, борьбу за тридцать три тысячи, ведь это много, чертовски много денег! Стрелять в Шугая никто из них не отважится, потому что они всерьез верят, что пуля отскочит от него и убьет стрелявшего, но разве нет у них топоров, разве не найти в лесу дубины? А правда ли, что старая Дербачиха умеет варить наговорные зелья?

Все было ясно. Вполне ясно.

Ясно? Нет, совсем не ясно!

Когда патриархи расселись на диване и стульях, постели и подоконниках, Берка Вольф (ну, конечно, господин Бернард Вольф не может без фокусов!) поднял вопрос о том, как следует понимать фразу: «Лицу, кое поможет захватить Шугая, будет выплачено вознаграждение в сумме три тысячи крон». Что значит «захватить»? А если разбойника возьмут мертвым? И еще вопрос: значит, можно только способствовать поимке Шугая, а самому его изловить нельзя? А убить можно? Или тут нужно читать между строк?..

Разногласия между вольфовцами и беровцами вспыхнули с новой силой, ибо в спор о Шугае был привнесен сложный вопрос о религиозно допустимом и недопустимом. Вот где можно было проявить перед всеми знание талмуда и сокрушить оппонента логикой, цитатами из авторитетов, напоминанием о колочавской табачной лавочке и месте кантора в хустской синагоге! Спорщики вскакивали с мест, выкрикивали язвительные реплики, разражались саркастическим смехом, иронизировали и, покраснев и жестикулируя, препирались между собой.

— Не вам учить меня талмуду, господин Иосиф Вольф! Вам, который по субботам, из-под полы, исподтишка торгует водкой!

— А что понимаете в талмуде вы, паршивый польский еврей, который здесь без году неделя! Мы настоящие хасиды! [8] К вашему сведению: все ваши дочери ради хустских офицеров готовы перейти в христианство. Срам на вашу голову!

Страсти, наконец, так разгорелись и поднялся такой шум, что пришлось вмешаться седовласому Гершу-Лейбе Вольфу. До сих пор этот восьмидесятилетний патриарх и бровью не повел. Сейчас он медленно поднялся с засаленного дивана. Все стихли, понимая, что сейчас будет сказано мудрое слово.

8

Хасиды —

еврейская религиозная секта. (Прим. перев.)

Старец слегка развел руками, как кантор перед торой [9] , и, воздев очи, произнес медленно, с достоинством:

— Разве Шугай у вас в руках? Кто он: вошь или блоха?

И неторопливо уселся на место.

Собрание почтительно молчало. Вот это мудрость! Старец, как всегда, прав. Поистине ничто не вносит такой ясности в проблемы, как своевременное сравнение. Его отлично поняли все присутствующие. Страсти утихли, в головах прояснилось, ход мыслей собравшихся принял единственно правильное направление. Нельзя убить в субботу вошь, ибо она не убежит и до завтра, но убить блоху можно, потому что блоха не станет ждать. Шугай еще не пойман, и, чтобы обезвредить его, придется положить немало трудов. Да, Шугай не вошь, которую можно придавить в любой момент. Когда дело касается Шугая, не следует держаться буквы писания.

9

Тора — первые пять книг библии, — мифы из древнейшей истории евреев. (Прим. перев.)

Мудрость сказала свое слово. Спор был закончен.

На другой день, в воскресенье, новый жандармский капитан собрал сход. Уже с неделю отряд имел нового командира, но еще никто из колочавцев не знал, что он собой представляет. Еврейскую депутацию капитан не принял, сославшись на чрезмерную занятость. Поэтому все с любопытством ждали этой встречи. Около трехсот жителей Колочавы собрались под кленами у корчмы Лейбовича. Они стояли группами, сидели на ступеньках и под забором. В корчму к трехногим столам отважились сесть только самые почтенные. Остальные ждали, когда придет капитан. Посмотрим, что-то он скажет? Тогда можно будет одному за другим потянуться в распивочную.

Среди собравшихся прохаживались четверо жандармов, без ружей и без касок. Держались они по-приятельски, усмехались, заговаривали с мужиками о ценах на скот и на извоз, — можно было подумать, что жандармы испокон веков в самых дружеских отношениях с деревней. И что только делается!

Среди ожидающих были почти все тайные и явные сообщники Шугая, выпущенные из предварительного заключения и получившие условное наказание: Василь Кривляк, тот, что участвовал в налете на горный шалаш в Долгих Грунах, когда был унесен овечий сыр; Юрай и Никола Штайер; Мытер Дербак, после налета на почту он был опознан по рваной штанине и солдатскому ремню; Иосиф Грымит, Олекса Буркало, Мытер Вагерич. Только Эржику и старого Драча оставили в Хусте.

Были здесь и Дербак-Дербачек с пасынком Адамом Хрептой и изрядно взволнованный Игнат Сопко. Только Данила Ясинко не пришел. И правильно сделал: не обошлось без опасных разговоров. Дербак-Дербачек, увидя у забора Игната Сопко, угрожающе подступил к нему.

— Довольно я покрывал николовых дружков! — возопил Дербачек, ударив себя кулаком в грудь. — Бог видит — хватит с меня!

Игнат Сопко старался спокойно глядеть ему в глаза.

— А при чем тут я? — огрызнулся он.

Дербачек точно не слышал.

— Что для меня сделали эти милые дружки, когда сгорела моя изба? А чем помогали они мне раньше? — Дербачек, не щадя сил, лупцовал себя в грудь.

Вокруг начали собираться соседи.

— Хватит с меня! Довольно! Я убью Николу. Я доберусь до него! Я не боюсь его больше. А если я его не найду, ты мне его найдешь, Игнат!

— Почему это я?

Но Дербак-Дербачек, полный злости, досады и жажды получить тридцать три тысячи, тыкал пальцем в Сопко и твердил:

— Ты, ты его найдешь, Игнат!