Николай II
Шрифт:
Однако его поездка, и без того с самого начала наталкивающаяся на препятствия, прерывается в 150 километрах от цели: восставшие уже заняли железную дорогу от Петрограда и не пропускают царский поезд [99] . Петроградский гарнизон и даже охраняющие Царское Село гвардейцы и казаки перешли на сторону восставших. Оказывается, даже двоюродный брат царя, великий князь Кирилл, командующий гвардией в Петрограде, и тот расхаживает с красным бантом [100] . Реакция председателя Думы Родзянко такова: возмущенный граничащим с изменой поведением члена царствующего дома и открыто высказанным тем в газетном интервью подозрением, что царица является пособницей германского кайзера, он обвиняет Кирилла в политических играх из ревности представителя боковой линии Романовых к линии, наследующей трон: «Следовало бы напомнить великому князю,
99
Царский поезд повернул от Малой Вишеры на Псков по решению самого царя из опасения встречи с «революционерами», которых впереди еще не было. (Прим. перев.)
100
Гвардией командовал великий князь Павел Александрович — единственный не покинувший Николая из великих князей. Кирилл Владимирович командовал гвардейским флотским экипажем. (Прим. перев.)
Генерал Алексеев уже отрекся от оставленного повстанцами генерала Иванова и не стал посылать подкреплений в столицу — в этом уже не было смысла. Солдаты позднее считали начальника штаба предателем. Один из них, Владимир Булгаков, до последних своих дней в Париже называл Алексеева пособником революции и соучастником свержения династии Романовых.
Николаю пришлось изменить маршрут и направиться в Псков, где находился штаб главнокомандующего Северо-Западным фронтом [101] генерала Рузского.
101
Это был Северный фронт. (Прим. перев.)
По прибытии в Псков царь получил убийственные новости из столицы и с ними последнюю телеграмму от Родзянко. В ней требовалось ответной телеграммой подтвердить реорганизацию правительства. Рузский спешно дал телеграмму. Некоторое время спустя пришел ответ Родзянко: «Слишком поздно». В эти часы власть самого Родзянко таяла, словно снежная баба на солнце. Под давлением революционного комитета он вынужден был арестовать бывших министров и произвести новые назначения во Временном комитете во избежание кровопролития [102] . Милюков остался министром иностранных дел, Керенский стал министром юстиции и представителем крайне левого Совета [103] в правительстве, Гучков — военным министром, а председателем правительства вместо Родзянко назначили либерала князя Львова.
102
1 марта только намечался состав правительства, утверждено оно было на следующий день. (Прим. перев.)
103
Первый состав Совета не был крайне левым и находил общий язык с Временным правительством. (Прим. перев.)
Родзянко должен был сообщить о назначении Гучкова Алексееву в Ставку, пока царь еще находился в поезде: «Во избежание насильственного свержения и ради блага династии государю не остается ничего иного, как отречься в пользу своего сына». Позднее это решение было оспорено: некоторые члены правительства настаивали, чтобы Николай сначала утвердил его состав, а потом уже отрекался.
Николай потрясен. Но он понимает, что выхода у него не осталось. Прежде чем пойти на такой значительный шаг, как безвозвратное отречение, он хочет знать мнение тех, кому еще доверяет — мнение военных. Перед решением он также должен опросить командующих фронтами.
Рузский заходит в салон-вагон царя с кипой телеграмм. Высказываются Алексеев, Брусилов, Непенин — командующий Балтийским флотом, который с огромным трудом удерживает экипажи кораблей в повиновении, затем другие генералы — Эверт с Северного фронта*, Сахаров и последним — великий князь Николай Николаевич с Кавказа. Все отвечают одно и то же: согласны на отречение, если это необходимо. Позднее Алексеев сознался, что так сформулировал запросы командующим, что они считали отречение делом уже решенным (так утверждает в своих воспоминаниях генерал Рузский).
Николай был бледен, как мел. Политики могли его предать, но генералы…
Он отворачивается от Рузского и подходит к окну вагона, чтобы выглянуть наружу. Можно лишь догадываться, что происходило в эти минуты в душе царя, но ясно, что мнение одного-единственного генерала для него значило много крат больше, чем высказывания Родзянко или других политиков-предателей. С армией его связывали куда более прочные узы, чем с любой другой силой в стране. С любым
«Я решил уступить трон своему сыну. Благодарю вас, господа, за безупречную и верную службу и надеюсь, что вы продолжите ее при моем сыне».
Документ, заготовленный генералом Алексеевым еще с вечера, был подписан царем Николаем 2 (16) марта 1917 года в 15 часов.
Этот проект, который в таком виде не был опубликован, содержал формулу отречения «в пользу моего сына» при регентстве великого князя Михаила, брата царя, до совершеннолетия Алексея.
Однако в это время двое членов Временного комитета Думы, Гучков и Шульгин, находились в пути из Петрограда в Псков. Комитет постановил, что государственный акт такого значения должен подписываться в присутствии двух членов Государственной думы в качестве свидетелей. Их поезд также то и дело останавливался, поэтому они добрались в Псков лишь поздно вечером, когда Николай уже отрекся. Так что Николай располагал временем, чтобы спокойно обдумать свое решение. Он вызвал врача Федорова и задал ему прямой вопрос о болезни Алексея и о том, сколько тот может прожить. Результат этого разговора заставил Николая изменить свое решение: по словам Федорова, гемофилия, по тем временам, была неизлечима [104] , Алексей будет крайне ограничен в своей жизнедеятельности, а его воспитание становится проблематичным, поскольку родители его после отречения вряд ли смогут оставаться в России. Воспитанный же за границей, Алексей не будет приемлем в роли русского царя…
104
Федоров сказал, что Алексей вряд ли доживет до 16 лет. (Прим. перев.)
Когда в десять часов вечера уполномоченные Думы зашли в салон-вагон императорского поезда, обитый зеленым шелком, царь уже изменил свое решение и явился с заготовленным новым документом.
Генерал-адъютант Данилов, начальник штаба Северного фронта, присутствовавший при всех беседах в Пскове, так описывает заключительный акт царствования Николая II:
«Государь был одет в простой кавказский бешмет с погонами пластунского батальона Его Величества. На черном кожаном поясе с серебряной пряжкой висел форменный кинжал. Гучков долго описывал положение в Петрограде, обращаясь к императору, пока тот не прервал его (по другому свидетельству, Рузский прошептал ему на ухо, что все уже решено): «Сегодня в три часа дня я по собственной воле подписал отречение, и мое решение окончательно. Сначала я полагал нужным передать трон моему сыну Алексею, однако потом, по зрелом размышлении, пересмотрел свое решение и намерен теперь отречься от трона за себя и за сына Алексея в пользу моего брата Михаила. Я сохраню сына при себе и уверен, — тут его голос дрогнул, — что он поймет чувства, которые одолевают меня…». После краткого всеобщего молчания император поднялся и надолго вышел. Мы тоже встали и молча, исполненные благоговения, последовали за уходящим монархом.
Наконец, император вернулся с машинописным листком в руке. Это был текст манифеста. Насколько я понял, это был подготовленный в Ставке проект с несколькими поправками. После того как депутаты внимательно прочли текст, они предложили внести туда несколько пояснительных слов. Царь охотно согласился. Затем император подписал два указа правительству [105] : о повторном назначении великого князя Николая Николаевича верховным главнокомандующим и об утверждении князя Львова председателем Совета министров.
105
Правительствующему Сенату, (прим. перев)
Последнее соответствовало высказанному пожеланию депутатов. После того как император обменялся с нами несколькими словами, он дружески пожал всем нам руки, и дверь за ним закрылась. Больше я никогда уже не видел императора…».
Примечательно, что уполномоченные Думы придавали значение тому, что царь подписал заготовленный Алексеевым документ, датированный 15 часами 2 марта, то есть до их появления, а значит, они не оказывали на него давления.
Как утверждает депутат Шульгин, он прошел за царем в конец вагона, на вопрошающий взгляд царя робко произнес, еще не придя в себя от предыдущей сцены: