Николай Самохин. Том 2. Повести. Избранные произведения в 2-х томах
Шрифт:
– Ну извини, – поскучнел Левандовский.
– Ладно уж, – сказал я – Бог простит. Что там у тебя стряслось –
выкладывай.
– Да нет, ничего, – отчужденно сказал Левандовский. – Будь здоров. Отдыхай. И он повесил трубку.
А у меня сон как палкой отшибло. Я прошелся по комнате. Закурил. Проверил, выключена ли электроплитка. И тут зашевелилось позднее раскаяние.
«Фу, как нехорошо, – подумал я. – Близкий приятель, можно сказать, друг, звонит тебе среди ночи. Видно,
Я набрал номер Левандовского. Телефон молчал. Попробовал еще раз – никакого результата.
Тут я не на шутку встревожился и разбудил жену.
– Слушай, – сказал л. – Только что звонил Левандовский.
– Черти его давят, – сонным голосом ответила жена.
– Ну-у. Черти не черти, а вполне возможно какое-нибудь несчастье. По работе или с женой. Катя его, знаешь ведь, – стюардесса…
– Черти его не задавят! – сказала жена.
– Так-то так, – согласился я. – Но представь себе: человек один, в пустой комнате, всякие нездоровые мысли одолевают. И телефон как назло испортился… Нет, я, пожалуй, схожу к нему.
И я начал одеваться. Тут жена окончательно проснулась.
– Черти тебя потащат! – сказала она. – Вот пристукнет кто-нибудь! Возьми хоть плоскогубцы.
– Да что ты! – усмехнулся я, расправив плечи. – Лишние предосто-
рожности!..
– Бери, бери, – сказала жена. – Отмахнешься, в случае чего.
…На улице было темно и страшно. Ночь наполняли различные неблагоприятные звуки. Где-то заверещал милицейский свисток. Потом кто-то вскрикнул. Потом раздалась жуткая песня: «А каменские парни уж точат кинжалы»… И вслед за этим кто-то бешено протопал по тротуару, крича:
– Не уйдешь… Твою душу!..
А в одном месте меня остановил угрюмый детина и, для чего-то складывая и раскладывая перочинный ножик, сказал:
– Дай закурить!
Но я, превозмогая противную дрожь, все шел и шел.
«Так надо, старик, – убеждал я себя, сжимая потной рукой плоскогубцы. – Ведь ты же не оставишь в беде близкого приятеля… можно сказать, друга».
Левандовского дома не оказалось. Я звонил, стучал в дверь ногами, даже крикнул два раза в замочную скважину: «Веня! Ты не спишь?!»
Из-за двери не донеслось и звука.
«Боже мой! – холодея подумал я. – Неужели он решил броситься под трамвай?.. Хотя, что я – трамваи уже не ходят. Куда же он подался, бедолага?»
И тут меня обожгла догадка: «Мост!» До моста рукой подать!
Каких-нибудь три километра!
Удерживая рукой прыгающее сердце, я рысью побежал к мосту.
Бежать мне пришлось обратно, мимо своего дома.
И вдруг я увидел, как из нашего подъезда выскользнул Левандовский. Он шел, подняв воротник, и по-воровски озирался.
«Ах,
– Мама! – диким голосом заорал Левандовский, рванулся и быстро побежал, петляя между зелеными насаждениями.
Разъяренный, с зажатым в кулаке воротником Левандовского, я ворвался домой.
– Черти приносили твоего дружка, – сказала жена.
– Да?! – спросил я, кровожадно вращая глазами.
– Да, – зевнула жена. – Он, видишь ли, очень переживал – не взбаламутил ли тебя этот дурацкий звонок…
РАССТАВАНИЕ
Все собрано, заштопано, отутюжено, завернуто.
– Серый костюм отнеси в химчистку, – говорит Пуговкин.
– Хорошо, лапа, – тихо отвечает жена.
– Танечке денег на обед не забывай.
– Не забуду, родной, – говорит Пуговкина,
– Тэк… – Пуговкин барабанит пальцами по столу. – Ванечке в ушко капать…
– Накапаю, милый.
Пуговкин ходит по комнате, трет лоб:
– Ах, ты, туда-сюда! Что то еще наказать хотел – и как отшибло.
– А ты посиди, – робко отвечает жена. – Успокойся. Может, и надумаешь.
– Посиди, посиди, – бормочет Пуговкин. – Как это у тебя легко все…
Он включает телевизор. «Вы смотрели фильм, снятый по заказу областной автоинспекции Управления УООП», – говорит диктор.
– Да! – вспоминает Пуговкин – Электроприборы! Электроприборы выключай обязательно.
– Буду выключать, – обещает жена.
– Ох-хо-xo, – вздыхает Пуговкин. – Огородову, что ли, позвонить?
– А не поздно? – спрашивает жена.
– Поздновато, конечно, – соглашается Пуговкин. – А что делать? Перетерпит.
И он звонит Огородову:
– Спишь, брат? Ну, извини. Я-то? Я, брат, не сплю. Не спится, брат, что-то. Настроение как? Да какое там настроение! Сам понимаешь. Да-а… ты уж будь добр, присмотри тут за моими. Ну спасибо, брат.
Пуговкин вешает трубку.
– Про дверь помнишь? – оборачивается он к жене – На два поворота. Бобика корми… У мамаши будешь – поклон от меня.
Ночью Пуговкин будит супругу.
– Если со мной что случится… – сдавленно говорит он.
Жена всхлипывает.
– Ну ладно, ладно, – успокаивает ее Пуговкин. – Это я так. На всякий случай. Может, и не стрясется. Пока, слава богу, обходится.
Утром Пуговкин встает, одевается, разогревает и пьет чай.
Жена и ребятишки еще спят «Разбудить если? – думает Пуговкин. – Или уж не надо?» Он достает лист чистой бумаги, садится за кухонный стол и пишет: «Поля, умоляю! Береги себя и детей. Лапа». Потом берет портфель и уезжает. На целых два дня.