Нищий барин
Шрифт:
Оглядываю свой лес. Черт возьми, нравится мне тут! Тишина, цветы пестреют в траве, берёзы шепчут: — «Подойди, обними… Русский ты, али нет?» И ведь хочется подойти, да ладонью по гладкому стволу провести.
Лес чистый, сухостоя мало. Видать, сельчане потаскали, но с умом — порубок-то не видно. Староста у меня молодец — следит за мужиками! Хотя, того же Гришку я ловил на краже как-то.
— Ох и упрямый у тебя конюх! Боится он один ехать! — ворчит вернувшийся Владимир, отряхивая руки. — Хотя что там ехать? Полчаса до деревни!
— Но-но! Сам буду учить, коли надо, — охолонил я ретивого фельдфебеля.
— Нас, мужичьё, бить надобно! — поддержал Владимира Кожемяка. — А то на шею враз сядем. Вот поля у тебя, барин, по землице самые лучшие в округе, а урожай… что у меня, что у тебя — один чёрт. А почто так? А потому что людишки твои, барин, не работают как следует! Ты ж ещё и на оброк нас перевёл…
— Так после урожая же, — смутился я. — А поля… гляну на неделе. Староста сказывал — всё хорошо. Мне первому сеяли, взошло всё…
— Дожжа бы… — вдруг промычал проснувшийся от немилосердного обращения тать. Но тут же уронил голову на грудь и снова захрапел.
Вот как это у людей выходит? Я, бывало, ворочаюсь, уснуть не могу… Или ночью вскочу — и сижу, как сыч. Хотя… то в старом теле было. В этом — сплю как младенец. Ну или как убитый.
— Чу! Языкастый, накаркал! — пропыхтел Григорий, затаскивая связанного пленника на пригорок, с которого уже было видно село. — А ведь накрапывает! Ай, хорошо! Дай бог, с хлебушком будем!
— Может, пустить его с пригорка вниз, пусть катится? — поглядев на небо, покрытое тучками, предложил Владимир.
— Тащите! Шею свернёт — отвечай потом, — не соглашаюсь я.
Не то чтобы жалко мне этого каторжника… Просто неприятностей лишних не хочу.
Дождь, что сперва лишь моросил лениво, вдруг разом переменился. Налетел порыв ветра, небо потемнело — и ливануло, как из ведра! Сразу всё вокруг зашумело, закапало, сапоги в грязь ушли по самое не хочу.
И тут наш пленник очухался и взбунтовался:
— О-о-о… Куда вы меня, черти, тащите? А ну, рассупонивай!
Задёргался, сучит связанными ногами, только грязи нам на спины наплескал.
— А ну, заткнись! — Владимир немилосердно, но совершенно точно выполнил мои мысленные пожелания: пнул ногой по ребрам живую поклажу.
Маты, полились сплошняком, без вкраплений печатных слов. Впрочем, Григорий не уронил честь нашей деревни и ответил достойно на понятном каторжанину языке. А так как Кожемяка был грозен и могуч, беглый заткнулся от греха подальше. Вот же ж… даже во хмелю чует, на кого можно рыпнуться, а кого лучше стороной обойти.
Я уже пожалел, что поперся с ними — вымок до нитки. Хотя Тимохе наверняка тоже хреново. От этой мысли как-то сразу полегчало, и мы с шумом ввалились на окраину села, где нас встретил мой тёзка — поп Герман, шедший по своим духовным надобностям. Бывший тёзка… Тьфу, это я бывший
— Что ж, барин, делать совсем нечего, окромя как людей мучить? — неодобрительно глянул на меня поп Герман, отряхивая подрясник от налипшей грязи. Видно, тоже спешит от дождя спрятаться в церкви. — Да я смотрю, ты за старое взялся? Горькую пьёшь?!
— Это не от меня разит! — возмутился я, поняв, что поп учуял перегар.
— От тебя тоже! — принюхался Герман, которого ливень вроде как и не волновал сильно.
Ну да… я ж и сам пивко цедил по дороге. Полпиво, то есть.
Поп одет в какой-то длинный черный балахон с запахом, на голове мягкая остроконечная шапочка, не знаю, как называется. «Скуфья», — тут же подсказала память Лешки. Вот и зачем мне эти знания?
— Да неужели?! Ну, тогда это дело богоугодное выходит… А ну, Алексей, давай зайдём в храм обсохнем малость, — уже радушно предлагает мне служитель культа.
И тут, будто мимоходом, добавляет:
— А ведь чин какой-то утром приехал к нам в село… У тебя в усадьбе нынче. Зачем приехал — не сказал, но, чую, воров этих и прислан ловить!
— Да может, и из-за него… но тут, отче, дел случилось и так! — и не удержавшись, я взахлёб стал жалиться на то, какие опасности выпали на мою голову вчера и сегодня. Рассказал и про медведя, и, про кабана, и про беглых разбойников.
— Надо помолиться за невинно убиенного, — выслушав меня, выдал поп.
— Это… того, что медведь задрал? Который убить меня хотел? Это он… невинный? — я аж запнулся от выверта логики Германа.
— Давай сюда своего каторжника. Пусть сидит. Покормлю чем Бог пошлёт, напою, коли надо будет, — не стал со мной спорить Герман и открыл дверку в небольшую клетушку в церкви. Помещение — метр на метр, но пол не земляной, и на голову ничего не льёт, так что пусть разбойник тут посидит, а мы — в усадьбу. Надо же посмотреть, что за гость у меня!
Кожемяка тоже пошёл к себе домой, а Герман на прощание напомнил мне про пост.
Идти недалеко, и вот я уже стучу в калитку. Так, ладонью — без особого усердия. А Владимир, не мудрствуя, эфесом сабли как долбанёт по доскам!
— Кого там нелёгкая принесла?! — голос Мирона, нашего дворового.
— Открывай барину! — рявкнул Владимир, и калитка отворилась.
Сразу видно — в доме гость. Во дворе стоит повозка добротная, запряжённая парой лошадок. А моей брички, понятно, нет — мы-то напрямки через лес, а Тимоха, по дороге плетётся, горку огибает.
Отпихнув с дороги Мирона, захожу, наконец, под крышу. Вымок до последней нитки, прямо хоть выжимай. Из сеней у меня прямиком вход в залу — тут и обедаю, и гостей принимаю. Только вот нынче гостя принимают… без меня. С порога вижу — на столе угощение обильное: и пироги, и солонина, и даже мутная, кривая бутылка самогона выставлена. Матрёна хлопочет где-то на кухонной половине, а возле гостя вьюном вертится Фрося.