Нищий барин
Шрифт:
Тут же на место побоища вылетают собаки, за ними парочка мужиков и один из соседей-помещиков. В запале он стреляет по уже неподвижному мертвому телу.
Сижу в обалдении и понимаю, что смерть в очередной раз прошла мимо. Ничего не болит, рядом гарцует Акакий, зачем-то заряжая свой ствол. Вижу и Владимира с пистолетом в руках, который у него до этого был приторочен к седлу. Окрестности наполняются гомоном выезжающей охоты, лаем и скулежом собак, ржанием лошадей.
— Экий матёрый был! — с уважением разглядывает тушу медведя один из охотников. — Пудов на двадцать потянет! А кто куда стрелял,
— Я в лапу попал, — хвастается Акакий, — но сперва фельдфебель, — дружок кивнул на Владимира, — засадил ему в грудь! А Лёшка уже добил! В лоб, наверное, попал!
— Не в лоб. Лоб, быть может, и не пробил бы. В глаз попал! Хороший выстрел, Алексей Алексеевич! — хвалит меня Панин, впервые так уважительно обращаясь ко мне.
Глава 23
Тропинка и её окрестности стали заполняться людьми и собаками. Доезжачий и его помощники с трудом справлялись со стаей, отгоняя её от мертвого зверя. Народ шумит, кто-то дает команду к разделке туши, предупреждая, чтобы не попортили ценную шкуру, кто-то спорит о заслугах в победе над лесным чудищем.
И тут особенно отличился один грузный помещик:
— Это, господа, мои собаки медведя спугнули! Так что честь первейшая мне!
— Ну-ну… Тогда это, стало быть, тоже ваши собачки постарались? — съязвил Ильин, показывая на три дырки от пуль: Акакия, Владимира и моей.
Помещик пробурчал что-то невнятное, да и притих.
Ну а мне, тем временем, как положено герою дня, уже поднесли чарку. Не раздумывая и не задавая лишних вопросов, взял и опрокинул её до дна! Только проглотил — и аж глаза на лоб полезли.
— Ключница водку делала? — с натугой выдаю я.
Крепость у продукта явно за сорок, тут даже спорить не о чем. Впрочем, Менделеев ещё свой труд не опубликовал и не разъяснил народу, как правильно с градусами обращаться. Гонят спирт по старинке, руководствуясь принципом: чем забористее продукт, тем лучше.
— Точно — ключница! Помнишь, Лексеич, мою водочку? Не раз ведь пивал у меня в гостях, — подтверждает пузатый седовласый доброхот, некто Владимир Владимирович.
Поместье у этого помещика почти у самого Буя расположено. Бывал я у него как-то, год назад последний раз. Действительно, ключница у него там за главную самогонщицу. Но тогда водка мне нравилась, а сейчас понимаю — не мой это продукт.
Эх, сколько лет я из своей молодости упустил за этим пьянством! Да ещё здоровье мог попортить сивухой разной. Нет, отныне — пьянству бой! И от второй чарки, услужливо поднесенной кем-то из свиты помещиков, я решительно отказываюсь.
Ну что, теперь, надеюсь, назад, в деревню? Ан нет! Помещики, видать, только во вкус вошли, ещё адреналин в крови играет — щеки у всех румяные, глазки блестят. Решили гуртом: едем, мол, теперь на кабана! Вернее, там целый выводок кабаний. Память услужливо подсказывает, что в апреле у кабанихи опорос случается. Штук по пять, а то и больше кабанчиков за раз на свет нарождаются, иногда и до дюжины дело доходит. Сейчас всего-то пара месяцев прошла, так что сильно эти поросята вырасти не успели, и ещё на молочном вскармливании, поэтому стадо кабанов воленс-неволенс привязано к определённому месту обитания. Вот
По пути прислушиваюсь к разговору. Оказывается, там несколько кабанов, а не один самец. Так уж устроено кабанье стадо. Самый матёрый секач, говорят, размерами… с убитого медведя! Врут, поди? Но ехать на кабана как-то сразу расхотелось. А попробуй теперь откажись — «обчество» не поймёт!
Моё ружьё уже успел перезарядить Владимир, хотя, по большому счёту, вовсе и не обязан был этим заниматься. Он мне не холоп, не мальчишка на побегушках, а всё-таки учитель, наставник — человек, к которому с уважением положено относиться. Но вот ведь, смотри, как старается! Видно, что-то ему от меня нужно. Хотя… скорее всего, даже не от меня, а от Матрёны! Ха-ха! Да и пусть, не убудет от неё. А если и убудет… Бабенка никогда не страдала от недоедания и разных бытовых неудобств, в отличие от остальных моих крепостных, среди которых тощая Ефросинья — ещё не самый рахитичный представитель.
Возвращаемся в имение Ильина, ведь лежка кабана (а эти зверюги днём обычно спят) находится в другой стороне от деревни.
— Да врёшь! Прям в глаз? — не верит мне Тимоха. — Ну ты даёшь!
Мы хоть и надолго в деревне не задержались, но мой конюх успел меня поймать, выспросить про охоту и выклянчить пять рублей ассигнациями. Полтинника, что у меня с собой бумажками был, не жалко, но для порядка все же спрашиваю:
— Опять на блядство какое спустишь?
— Нет! Бизнес! — гордо выпятив грудь, отвечает конюх.
— И что? — заинтересовался я.
— Потом. Сюрприз будет! — не стал колоться мой слуга.
Тут бы его высечь, или хотя бы по башке дать. А что? Моя дворня — имею право! И вообще, сейчас такое не осуждается, а наоборот, приветствуется — учить дворовых розгами. Общее мнение, что наука через жопу доходит быстрее. Хотя обычно все-таки по спине плетьми или розгами хлещут. Но ведь Тимоха, строго говоря, мне не холоп, а свободнорожденный армянин, которого судьба забросила в тело моего крепостного. Да и пока Адам, если не считать того случая с блядскими жёнками, осечек не допускал.
«Ну, пусть. Посмотрим, чем ара меня удивить сможет», — решил я и отслюнявил конюху пять рублей ассигнациями. Подумав, добавил сверху полтину серебром (в смысле, пятьдесят копеек). Пусть себя побалует.
За пятьдесят копеек, кстати, ему вполне приличного вида Фёкла даст без особых уговоров! Девка эта молодая, лет шестнадцати от роду, не успела ещё поистаскаться. Да сам Елисей Пантелеймонович ею не брезгует пользоваться!
— А с нами не хошь на кабана? Или страшно тебе? — подкалываю коммерсанта я.
— Лица, не имеющие охотничьих или членских охотничьих билетов, к участию в облавных охотах не допускаются, — не моргнув глазом, парирует находчивый армянин.
Ты посмотри, какой знаток! Будто у меня этот билет есть!
Выдвигаемся после небольшого перерыва на вторую часть охоты. На этот раз моё место не в арьергарде, а в самой гуще помещичьего братства. Едем мы по лугам к какой-то болотине. Кабаны, как известно, грязь любят.
— Без собаки и думать не моги кабана взять, — учит соседушка, внезапно полюбив меня, как родного племянника, и простив замирение с Грачевым.