Нищий барин
Шрифт:
Ну как же — развеселил я его гостей. Теперь о моём выстреле долго будут судачить в дворянском обществе.
— Да можно! — не согласен с ним второй мой сосед — Панин. — А вот слух у зверя хороший! Поэтому крадись к нему с подветренной стороны и делай это только тогда, когда слышно чавканье, то есть, когда он ест и хвостом вертит при этом. Если чавканье внезапно прекратилось, а хвост повис, значит, услышал он тебя или запах учуял: стоит и прислушивается. Тут, стало быть, замри и не дыши! А чавкать опять начнет, тогда и крадись!
— Да дурость это! — влез в разговор ещё один знаток кабаньих
Но у нас с собаками полный порядок, поэтому общим голосом решено не с подхода охотиться, когда собак просто спускают на поиски зверя, а там уж действуют по обстоятельствам, а облавой, с засадой.
Подъехав в нужное место, уже не на лугу, а в лесочке, и оставив коней дворне, егеря нас начинают распределять по точкам. Я ложусь около довольно толстого древнего, но ещё крепкого пня, и мой номер — пять. Рядом Акакий, которому досталось место за большим валуном, его номер шестой. Владимиру номера не дали, и он стоит позади нас, за высоким и толстым деревом, и мне это место кажется самым безопасным. Шуметь строго-настрого велено не сметь. Предупредили особо: сидеть тихо, не чихать, не кашлять, и уж, упаси бог, не болтать. Лежим мы напротив тропинки, которая со всех сторон окружена лесом. Почему тут? Говорят, чтобы кабан нас не учуял, мол, подветренная сторона. Да мне плевать, какая сторона! Когда слева и справа от тебя лежат люди с ружьями, которые в случае чего прикроют, как-то сразу спокойнее становится.
— Лучшие выстрелы — под ухо и под переднюю лопатку, — шепотом советует Владимир.
Ждать пришлось долго. Солнышко, пробивающееся сквозь листву, ласково пригрело мою настрадавшуюся сегодня тушку, и я позорно заснул, пропустив самое веселье! Проснулся от выстрелов, и первое, что увидел перед собой — лежащий на спине кабан, который смешно дрыгал задними копытами! Выглядел он не таким уж и здоровым, до медведя сильно не дотягивал — раза в два меньше, точно. Впрочем, выстрелы, раздающиеся то тут, то там говорили, что этот экземпляр здесь не в единственном числе! И тут же, подтверждая мои догадки, на тропу выскочил ещё один кабан. Я даже карабин вскинуть не успел, как бабахнул выстрел слева, где затаился Акакий.
— И-и-и-и, — взвизгнул, наверное, подсвинок, ибо габариты у него были небольшие.
А мой друган Акакий палил картечью! Это видно сразу — расстояние-то небольшое, да и пыль столбом встала. Больше выстрелов не было. Но кабанчик этот оказался живчиком ещё тем — кровь пускает, а сдаваться не собирается. Похоже, что только мы с Акакием по нему сейчас и можем стрелять — другим, видать, деревья мешают, а может, перезаряжаются. Тут уже подбежали собаки. Визжат, кружат вокруг, но сунуться к кабанчику не решаются.
Как я ни прятался за пнём, зверь меня заметил! Между нами метров тридцать, не больше, но выстрелить я успел. И вроде даже попал! Выскочив из укрытия, уворачиваюсь от разъяренного зверя, прячась за ближайшее дерево, но кабан, крутанувшись на месте, опять бросается в мою сторону! Выстрел Владимира —
Опустошение полное. Впрочем, и азарт присутствует! Это, примерно, как в нулевые, когда на меня наезжали конкуренты, у которых я перехватил жирный заказ. Помню, я тогда, пока не всё разрулил, ходил со стволом за пазухой и заявлением в милицию в кармане — мол, нашёл оружие, честно несу сдавать. Хотя сейчас адреналина даже больше!
— Кабан на рану крепок! Лексеич, ты истуканом-то не стой, заряди ружьё. Не дай бог ещё кто выскочит, — командует Владимир своим фельдфебельским голосом, и я подчиняюсь приказу.
— Это что, убили их? — пара подоспевших из леса загонщиков с интересом разглядывают туши.
— Нет, они поели и спать легли, — шучу я, и шутка заходит.
А матёрый кабанище, тот самый, первый… Кто его, интересно, всё же уложил? А… вон кровавый след от тропы тянется. Видать, раненый сюда прибёг.
Иду, чтобы посмотреть поближе и слышу крик:
— Лёшка, стой! Не подходи!
Это мой Владимир орет, причем таким голосом, что сразу ясно: дело — дрянь. Он, конечно, молодец, что предупредил, но раньше надо было быть молодцом. Зверюга, что, казалось бы, давно уже дух испустила, вдруг, ожив прямо на глазах и резво вскочив на все свои четыре окровавленные конечности, с дикой злобой бросается на меня! В её горящих глазах я вижу неминуемую свою погибель. Отпрыгиваю в сторону, но не успеваю толком — кабан сбивает меня с ног! Хорошо хоть я отлетаю не под копыта ему, а куда-то в сторону.
Барахтаясь в пыли, пытаюсь сообразить, где верх, где низ, и тут слышу чей-то выстрел! И на этот раз точно не Владимира — он ещё не мог зарядиться. Может, Акакий? Чувствую, как мою руку толкает что-то тяжелое. Тут же голова взорвалась острой болью, и свет померк.
Глава 24
Глава 24
Сознание вернулось не сразу. Сначала пришла боль. Глухая, пульсирующая, настырная, будто кто-то внутри черепа долбит молотком. Кроме головы, болели пах и левая рука. Ещё не открывая глаз, пожелал, чтобы я очутился обратно в своём времени… хотя бы для поправки здоровья, но тут же понял — чуда не случилось. В смысле, второй раз не случилось. Первый-то уже был — когда я сюда угодил.
А рядом кто-то бубнит, и голос вроде знакомый… Елисей Пантелеймонович, похоже.
— Башка болит… — пожалуюсь, больше для того, чтоб хоть как-то обозначить, что я ещё не покойник.
И тут же, словно знал, что я очнусь именно с этой жалобой, кто-то совершенно менторским тоном изрёк:
— Кровь пущать — первейшее дело! Голове сразу легче станет! А рука что?! Заживёт! А вот голова — предмет сложный!
Открываю глаза… знакомая комната, моя гостевая, считай. Кровать тут не сильно широкая, но на краю, подвинув меня, умостился толстый дядя, который умильно улыбнулся, увидев моё пробуждения от беспамятства.