Нити разрубленных узлов
Шрифт:
Навершие посоха застыло у груди чиновника, касаясь ткани камзола. Не прижимая противника к спинке кресла, потому что это означало бы необходимость замаха, если сражение продолжится. А так у меня в распоряжении оставалось несколько пядей свободного пространства, достаточного для нанесения смертельного удара.
– Показать?
Он оказался неглупым человеком, способным оценить мое любезное предложение. Может быть, сам не брезговал в юности драками, может быть, попал в это кресло после военной службы. В любом случае испугаться не испугался, но взгляд отвел. Обратно
– Пошатнувшееся здоровье… Повреждения в груди?
– Да.
Перо заскрипело по бумаге.
– Едете в южные края по совету лекаря… – Он уже не спрашивал, а проговаривал то, что пишет, только для того, чтобы у меня была возможность поправить. Если понадобится. – В сопровождении…
– Слуги.
– Именуемого…
– Натти.
– Собираетесь оставаться в Катрале…
– Не менее месяца, а то и двух.
Он кивнул, заканчивая писать, прижал печатку к лужице застывающей восковой смеси, осторожно присыпал строчки песком, потом аккуратно собрал крупинки, впитавшие излишки чернил, в коробочку. И покосился на посох, навершие которого все еще покачивалось рядом с грудью.
– Извольте получить вашу подорожную.
Натти ждал окончания разговора, разумеется, подальше от чиновника – у входа в зал, впрочем внимательно прислушиваясь к каждому произнесенному слову. Только когда бумага оказалась у меня в руках, рыжий бочком подобрался ко мне, и выходили мы уже вместе. Наружу. Под яркое, почти злое солнце.
Я никогда не был любителем жары, но сейчас, невольно вдохнув полной грудью сухой, как раскаленная сковорода, воздух, к несказанному удивлению, почувствовал себя намного лучше, чем в затененной комнате. Значит, лекарица не обманывала: на юге мне будет дышаться легче. Осталось проверить, насколько будет хватать паров тысячезрачника. Кстати о траве.
– Где твое зелье?
Рыжий протянул мне флакончик, похожий на те, в который столичные дамы складывают душистую соль.
– Можно нюхать просто так? Или тряпку все-таки придется мочить?
– Необязательно. Просто большой вдох не делай, а то голову поведет.
Я открыл крышку и поднес горлышко склянки к лицу. В нос ударил терпкий, уже не кажущийся непривычным аромат. Но вдыхать его глубоко и в самом деле не стоило. Хотя бы чтобы не превратиться в глазах окружающих из столичного щеголя в человека, чья жизнь целиком и полностью зависит от дурных травок.
А окружающих было много. Слишком много для того места, где мы оказались, и для того времени суток, когда солнце висит едва ли не в середине небосклона. Правда, прохожие больше были увлечены своими делами и нуждами, чем остановившимися у стены дома путешественниками. По крайней мере, ни один из них не скользнул любопытным взглядом за моей рукой, убирающей флакончик в поясную сумку. И ни один не изъявил желания оказать путешественникам, впервые прибывшим в здешние края, какие-либо услуги.
Вот это показалось мне странным. На столичных улицах приезжему было не увернуться от десятка почтительно предлагающих свое общество проводников, советчиков и прочих бездельников, промышляющих обманом.
Вон та пожилая женщина смотрела на меня дольше других прохожих, но, как только ее примеру последовал околачивающийся рядом ребенок, то ли внук, то ли правнук, коротко стриженный мальчишеский затылок получил увесистую оплеуху. Мол, нечего глаза пялить на незнакомцев.
В каком-то смысле всеобщая отстраненность от чужих дел даже успокаивала: хорошо быть уверенным в том, что в неподходящий момент тебе никто не подвернется под ноги. Но стена отчуждения, мгновенно выстроившаяся между нами и местными жителями, была уж слишком высока.
Я решил поинтересоваться у Натти, как он предполагает действовать дальше, но не успел даже открыть рот, как из-за правого плеча раздалось искренне радостное:
– Какие люди! Вот уж не чаял здесь с вами свидеться!
Золотозвенник по имени Керр сиял, как начищенный поднос, поправляя расстегнутый ворот длинной тонкой рубашки, доходящей почти до колен, и обмахиваясь чем-то вроде веера.
Ну да, жарко же. Это я еще не прочувствовал всей мощи проливающегося с небес тепла, потому что в Наблюдательном доме, или как он здесь называется, было весьма зябко.
– Какими судьбами? – продолжил расспросы старый знакомый, в отличие от прочих прохожих прямо-таки лучащийся доброжелательностью.
– Чувствую себя… неважно. А лекарь сказал, что южный воздух поможет.
– Ах, все тот неприятный случай не дает себя забыть? – охотно посочувствовал Керр. – Надо же было такому случиться! И все насмарку, вся выслуга, весь почет… Ну да что я вас держу на улице? Пойдемте посидим в благословенной прохладе, заодно подкрепитесь после дороги!
Он подхватил меня под локоть и потащил в переулок, уводя с солнца и, что гораздо важнее, от любопытных ушей, которые вполне могли прислушиваться к нашему разговору.
Харчевня, в скором времени оказавшаяся на нашем пути, заявила о себе даже раньше, чем появилась из-за поворота, наполнив воздух пряным запахом жарящегося мяса. Золотозвенник потянул носом, вдыхая чудесный аромат, и удовлетворенно кивнул:
– Лучшее жаркое в Кибрале готовят именно здесь! Сейчас сами попробуете и убедитесь!
Несмотря на столь многообещающее заявление, посетителей внутри заведения оказалось немного, и в ответ на мой недоуменный взгляд Керр пояснил:
– Время не обеденное. В такую жару местные жители предпочитают отсиживаться по домам.
– Что-то я не заметил, чтобы та площадь пустовала.
– Так то по большей части приезжие. Как вы или я. Кибрал – последний город, до которого можно добраться казенным порталом.
Вот оно что… Пограничье Дарствия, значит? А дальше начинаются земли, живущие по своим собственным законам?
– Неси все самое лучшее, душенька! – велел золотозвенник смуглой подавальщице, и спустя всего пару минут на столе перед нами уже стояли миски с мясом, сыром, хлебом, чем-то еще, для чего в моей памяти не нашлось названия, и целая вереница соусов чуть ли не всех цветов радуги.