Нити судеб человеческих. Часть 3. Золотая печать
Шрифт:
Камилл заставил себя рассмеяться:
– Всего-навсего литература…
Однако оставалась мистическая тревога.
Но разве не справился он с навязанной ему красной ртутью? Правда, ртуть эта была дана не ему, его только приобщили к ней. А рукопись о путешествии по разным временам была адресована персонально ему. За что такая честь? На что этот намёк?
Наутро, после полной недоуменных размышлений ночи, он пришел к банальному, но единственно разумному заключению:
– Нечего разводить детские фантазии! Я всегда любил заковыристые истории, вот мне судьба и подбросила подарок. Ладно! Среднего качества литература…
Но
Глава 19
Разумеется, что, вернувшись в Москву, Камилл еще не раз перечитал загадочную рукопись, сложив новонайденные листы пергамента с прежними. Нет, относиться к изложенному неизвестным автором повествованию как к литературному упражнению было неумно.
В аллегорической форме Камиллу преподносилось некое будущее. Или напоминалось прошедшее.
Груз не решаемой задачи будоражил воображение, гнал сон и разгонял в жилах кровь. Однако носить в себе тайну рукописи было психологически трудно. Может быть, надо отвлечься, вытеснить из повседневных мыслей эту загадку?
Камилл решил, что поездка в Крым, общение с соплеменниками, ощущение причастности к общенациональной проблеме отодвинет мысли о странной рукописи на задний план.
В Старом Крыму его приезда давно уже ждал Фуат. Камилл телеграммой уведомил Фуата, что собирается вскорости быть у него, если тот сам никуда не уезжает. «Пока еще не выселили, - отвечал также телеграммой Фуат – Приезжай в любой день». И Камилл взял билет до Феодосии, откуда было совсем близко до бывшего Солхата - первой столицы Крымского ханства.
Поезд доставил его в древнюю Кафу около полудня. Побродив по грязным улицам города, Камилл ворчал себе под нос: «Какая это Кафа, это, действительно, грязная Феодосия». Наконец решил, что пора добираться до Старого Крыма.
На подходе к зданию автостанции его стали осаждать развязные мужики:
– Куда ехать, командир? Довезем в любой уголок Полуострова! А может до Тамани?
Цена поездки до Старого Крыма оказалась такой же, как и стоимость железнодорожного билета от Москвы.
– Ну, иди в кассу, там билеты дешевые!
– почему-то с издевательским смехом посоветовали таксисты Камиллу, который удивился названной ими цене.
В кассе автостанции билет до Старого Крыма продавать отказались, потому что не гарантировали прибытия рейсового транспорта.
– Вряд ли дождетесь автобуса, - сообщила несколько растерявшемуся Камиллу молодая кассирша и добавила как бы конфиденциально: - Тут вообще с транспортом плохо, лучше идите на шоссе и ловите частника.
Камилл поблагодарил девушку, и сердце его смягчилось. Он вышел из здания и огляделся. Под деревьями, под кустами - везде сидели или лежали взрослые и дети, с торбами, с сумками, с мешками. Люди переругивались между собой, орали на детей, пьяно матерились, лица их были злы и бессмысленны. Эта картина шокировала Камилла, много всякого повидавшего и в подмосковных колхозах, и в памирских кишлаках. Он брезгливо смотрел на этот неопрятный человеческий гурт, прилегший в жаркий солнечный день отдохнуть в скудной тени хилых, видно недавно посаженных деревьев и кустов, и ему припомнилось, что он уже видел где-то что-то подобное.
Да, это было в первых числах июня более
Камилл сообразил, что нынче был воскресный день, люди приехали на городской базар кто за покупками, кто с товаром для продажи. И вот завершив свои дела, они намеревались возвратиться в свои жилища, но застряли на автовокзале. Камилл провел здесь уже полчаса, а ни единого автобуса не появилось. Окружающая его картина была, действительно, отвратительна - будто война, будто беженцы, да к тому же пьяные. И он, закинув сумку за плечо, пошел, как ему посоветовала симпатичная кассирша, в сторону шоссе.
Дорога, ведущая от автостанции, была загажена даже более чем улицы Феодосии. Иссохшая колея сохраняла заполненные мусором ямы, созданные буксовавшими здесь в зимней грязи машин. Тряпье, не убираемое, наверное, уже несколько лет, захламило обочину, валялись какие-то промасленные доски, старые автомобильные шины. Добравшись, наконец, до асфальтированного шоссе, Камилл прошел по его краю вперед, чтобы не видеть заметенный от проезжих глаз под придорожные кусты городской мусор, и остановился у молодых тополей, поджидая машину, которая довезла бы его до места. Настроение молодого мужчины, увидевшего, до какого состояния доведена его родина, было отвратительным.
Он стоял довольно долго, машин на дороге было мало, а те, что проезжали, были или заполнены, или водители жестом показывали, что ехать им в другую сторону. Он терпеливо ждал, устремив взгляд на далекие горы, на синее безоблачное небо.
А небо, крымское небо, сияло чистотой! Оно глядело на землю, давно глядело, поражаясь тому, что сотворилось с крымской землей, всегда прежде любовно ухоженной, и недоумевало, что это за люди здесь появились, которые так опоганили этот чудный мир?
И воздух, воздух крымского предгорья! Воздушные потоки, облагороженные дыханием той степи, которая окружена со всех сторон солеными водами моря, смешиваются над большим параллелепипедом Полуострова на высотах, куда не залетают даже самые сильные птицы, с воздухом, прошедшим над таинственными глубинами этого моря, с влажным воздухом, насыщенным легкими ионами и мельчайшими кристалликами соли. Этот воздух лечит недужных, удваивает силу здоровых.
Слава Аллаху, хватило у новых обитателей Полуострова разума не строить здесь химических заводов или целлюлозных комбинатов, отравляющих воздух и воды. Впрочем, химические комбинаты здесь были, и еще задумано было возвести в Крыму атомную электростанцию... Однако Господь миловал.
Наконец перед Камиллом затормозили новенькие «Жигули».
– До Старого Крыма, - сказал Камилл.
– Садись, - ответил водитель.
На дорогах разговор короткий.
Но встречаются водители, которые, кажется, берут пассажиров, не «подкалымить» ради, а дабы поразвлечь себя в пути разговором. И это понятно - ведь иному приходится чуть ли не каждый день гонять машину по дорогам, а все мысли уже передуманы, все песни уже промурлыканы.