НКВД. Война с неведомым
Шрифт:
Поделиться своим несчастьем он ни с кем не решался. Кто бы ему поверил? Никто ведь, кроме него самого, ночного гостя не видел. Деваться было некуда – они так и обитали в том складе. Краем уха сержант слышал, конечно, что подобныхгостей испокон веков отгоняли молитвой либо наговорами – но, человек сугубо атеистический, он не знал молитв. И уж тем более наговоров. Вырос он в небольшом уральском городке, в рабочей семье, не имевшей никаких родственников в деревне, а ведь давно известно, что в городах знатоки заговоров, наговоров и прочей
Одним словом, сержант превосходно понимал, что совета, помощи и поддержки ему отыскать негде. Не к политруку же идти, не жаловаться, что убитый им фашистюга вопреки твердым установкам марксистско-ленинского мировоззрения три ночи подряд не дает покоя некрещеному советскому воину, кандидату в члены ВКП(б)… Вряд ли политрук мог бы чем-то помочь.
Хорошо еще, на четвертый день их подняли по тревоге и передислоцировали в другой городок, километрах в десяти западнее. Вот тамчертов мадьяр уже не появлялся. Никогда.
Сержант клялся и божился, что все с ним произошло на самом деле. Больше всего, даже спустя многие годы, его бесило то, что он не мог понять: почему вдруг? Ему и до того венгра приходилось убивать врагов, даи послена его счету появилось еще с десяток – но ни один из них, ни до, ни после, не тревожил по ночам.
А вот этот усатый фашистюга, чтоб ему ни дна, ни покрышки, отчего-то повадился беспокоить по ночам, и объяснения этому решительно не имелось. Ни материалистического, ни какого-либо иного. Случилось так однажды, вот и все…
Охотничий трофей
Весной сорок пятого наш артиллерийский полк действовал в Восточной Пруссии.
Однажды мы разместили пушки в саду какого-то поместья. Все обитатели дома давно сбежали, там не было ни души. И мы, несколько офицеров, пользуясь свободной минуткой, пошли посмотреть дворец. Не из одного только любопытства – неизвестно еще было точно, пойдем мы дальше или остановился там на какое-то время. Следовательно, нужно было посмотреть, как и где разместить личный состав в случае второго варианта.
Дворец был трехэтажный… Впрочем, следует оговориться: это тогданам, молодым – кто из деревни, кто из коммуналки – дом казался самым настоящим дворцом. Впоследствии я просматривал книги, смотрел фильмы… Теперь-то можно с уверенностью сказать, что никакой это был не дворец, просто-напросто средней руки особняк. Возможно, хозяин был даже не титулованным, не генералом. Помещик, и не самый зажиточный.
Но тогда мы впервые оказались за границей, ничего толком не видели, и дом нам казался дворцом. Кто-то припомнил слова Остапа Бендера: предводитель команчей жил в пошлой роскоши…
Быть может, и не было там особенной роскоши,
Нашлось на что посмотреть. Сразу становилось ясно при всей нашей тогдашней неотесанности, что это был зал охотничьих трофеев, причем накопленных еще хозяйскими предками. Стояли там и чучела, на стенах висели головы – олени, серны, еще какая-то животина – было много охотничьего оружия, в том числе и очень старого. Вплоть до кремневых ружей и пик.
А вдоль двух стен тянулись аккуратные, красивые стеклянные витрины в железной отделке. Там уже лежали не чучела и головы, а черепа: как всевозможных оленей и быков, судя по рогам, так и хищников – уж их-то по клыкам с травоядными не перепутаешь…
Кому-то пришло в голову, что объяснение тут простое. Чучела со временем портятся, мех с шерстью рано или поздно придут в негодность, вот хозяин в своем домашнем музее и оставил от трофеев его дедов-прадедов одни черепа. Уж черепа-то – надолго.
Так и оказалось. Над каждым экспонатом была приспособлена аккуратная бронзовая табличка, фасонная, затейливая, и на ней было что-то подробно изложено по-немецки, причем, естественно, готикой. Прочитать мы ничего не смогли. Немецкий все знали с грехом пополам на разговорном уровне – сотня самых необходимых слов, а то и поменьше. Профессионального знатока, переводчика среди нас не оказалось. А готический шрифт – штука весьма заковыристая. Если тебя не учили его понимать, ни за что не догадаешься, какая это обозначена буква. Иногда дело было в самых мелких отличиях.
Но даты там были обозначены нормальными, арабскими цифрами. На каждой табличке. Тут уж никаких загадок. Число, месяц и год. Иногда, впрочем – только месяц и год, а иногда – только год. Видимо, деды-прадеды не всегда вели подробные записи, ограничивались годом.
Так вот, там попадались даты из девятнадцатого века и даже из восемнадцатого. Мы догадались правильно. За двести лет любое чучело придет в неприглядный вид, гораздо рациональнее вот так вот положить в витрину череп…
Очень старые черепа, пожелтевшие, посеревшие… Практически все они были довольно искусно покрыты каким-то лаком. Очень тщательно обработаны. Один из наших на гражданке работал реставратором в музее, он в этом понимал толк. Сказал, очень аккуратная и качественная работа, старался специалист. Ну, это и понятно – такой помещик не стал бы нанимать кого попало…
На иных черепах были дыры от пуль, а на других – нет. Должно быть, стреляли или рогатиной тыкали в туловище…
Мы уже собирались уходить, когда наткнулись на это…
В одной витрине, в отдельной лежал самый натуральный человеческий череп. Старый, пожелтевший. Мы так и оторопели. Первое, что пришло в голову – какие-то нацистские зверства. Мы уже к тому времени знали достаточно, это в сорок первом, поначалу, далеко не всему верили, что рассказывалось о немецких зверствах, втихомолку пропагандой считали…