НКВД. Война с неведомым
Шрифт:
И, по роже видно, уже защелкала у него в голове машинка, стал прикидывать, как из этого попа сделать партизанского связного. Или по крайней мере сочувствующего лесным бандитам. Ну, гестапо, ясное дело, у них свой порядок и отчетность…
Только смотрю я на этого попика, и начинаю думать, что на идейногоон не похож ничуточки. Обыкновенный сельский попишка, зашмурканный, всякого куста боится. У меня такой, прости господи, состоял в осведомителях, и рабочий псевдоним я ему дал – Архангел. Молодой был, любил пошутить…
Попишка обмер
А я смотрю по сторонам искоса, украдкой, как меня учили на курсах. И вижу на рожах скорбящей родни примечательное такое выражение – словно и не удивлены они, а пристыжены, что ли. Полное впечатление, что они прекрасно знают, о чем попик болтает…
И дальше я работаю на чистых, учено говоря, инстинктах. Вежливо отодвигаю моего пана Антона, чтобы не спешил клеить свою политику куда только возможно – у меня ж свой порядок и своя отчетность – столь же вежливо загоняю попа в угол и начинаю его разрабатывать.
Он от страха едва ли не писается, но упрямо твердит, что говорит чистейшую правду: мол, покойник, хвала господу и на том, в его присутствии не ходил и вообще не шевелился. Но вот, стоит только выйти ненадолго, как находишь его, покойного, то есть, в совершенно другом положении…
И вот тут пошли лоб в лоб моя выучка – я к тому времени имел кое-какой опыт – с моими же жизненным установками. С одной стороны, не верю я ни в какую чертовщину. Еще и оттого, что тот, кто видел в работе нашего полицайобермайстера, никаких чертей уже не будет бояться и верить в них не станет…
А с другой – смотрю я на попа, смотрю я на присмиревших родственничков и все сильнее убеждаюсь: стоит за этим что-то, ох, стоит, не все так просто…
Сдаю я попа под присмотр одному из наших и берусь за вдову. Вдова, путаясь в слезах и соплях, мне очень быстро выкладывает, что и в самом деле тут имеет место быть некоторая несуразица: покойник и в самом деле в гробу… того… маленечко ворочается. А поп, вместо того, чтобы отмолить его у нечистой силы, как правильному служителю божьему и положено, сбежать норовит, убоявшись трудностей…
Честно скажу, я разозлился. Не на шутку. Старшим в нашей группе назначили меня, и, понятно, следовало показать себя перед начальством в лучшем свете. А если при этом удастся утереть нос гестапо в лице Антона, то получится совсем хорошо. Самое время начинать работать, качественно и вдумчиво. А мне тут голову дурят ворочающимися покойниками…
Вдова обмерла, как давеча поп, и твердит прежнее – мол, ближе к ночи покойник, того… Ворохается.
Ладно. Я решаю взять себя в руки, не дергаться попусту и вести расследование спокойно. Приказываю, чтобы мне показали этого покойника, из-за которого столько шума. Тем более что мне, как следователю, все равно полагается осмотреть труп помимо тех, кто его уже осматривал…
Входим в соседнюю комнату. Полумрак, только в углу каганец горит – какое в то время электричество в обывательском доме? – посреди комнаты стоит основательная
Тут вдова рушится в обморок, а кто-то из родственников мужского пола берет меня за локоток и боязливо этак поясняет: когда все сюда заходили в последний раз, покойник лежал в гробу по всем правилам, как им и полагается…
12
Гроб (польск.)
Ну, не бардак? Спокойно, говорю я себе, не заводись. Работай спокойно, как учили. У тебя ж будет время потом с ними со всеми по душам поговорить, если выяснится, что это они шутки шутят над панами следователями из самого Минска…
Начинаю отдавать распоряжения спокойным голосом, с ледяной вежливостью. Мол, не будет ли панство так любезно положить родного усопшего обратно в трумну, где ему самое место? А сам тем временем произвожу визуальный осмотр комнаты. Там и смотреть нечего, практически пустая. Зеркало занавешенное да лавка с гробом, а более никакой мебели. Окно тоже занавешено.
Поднимают они покойника. Зрелище еще то – потому что у него имеется еще и выходное отверстие, отчего вместо нормальной физиономии получилось черт-те что. Выходное отверстие всегда побольше входного, если не знаете…
Ладненько. Убедившись, что покойника уложили нормально, ухожу сам, увожу с собой всю ораву и начинаю работать, не отвлекаясь на всякую чертовщину: опрашиваю родных касательно вещей сугубо земных, материальных – насильственной смерти. Как положено, интересуюсь, кто где был, кто кого подозревает, не замечали ли перед убийством чего-то подозрительного…
Протоколирую. И слышу, что в соседней комнате что-то легонько этак шумнуло. Не особенно и громкий звук, вовсе не похоже, будто упало что-то тяжелое. Просто легонький шум, и все тут…
Вхожу. А покойник опять на полу валяется. Вниз лицом, руки, как и полагается, на груди скрещены, вытянулся весь, закостенел уже..
Думаю: вашу мать! Кто же со мной шутки-то шутит?
Закипаю, но держусь. Снова зову родственничков, велю умостить покойного в гробу. Еще раз осматриваю комнату – никому постороннему тут спрятаться решительно негде. Окошко изнутри заложено на шпингалеты, и держат они, я проверил, крепко. Ну, мать твою…
Решаю провести следственный эксперимент. Ставлю снаружи, под окошком, обоих своих хлопцев с ясным и недвусмысленным приказом: если кто-то попытается лезть внутрь с улицы, брать живьем, но при необходимости применять оружие. Возвращаюсь к родственничкам и продолжаю протокол с того места, где остановился.
И, честно скажу, прислушиваюсь… Даже напутал в тексте…
Потом снова за стеной – шурх! Я – туда.
А он, холера ясна, опять на полу. Распахиваю окошко, высовываюсь – стоят мои орлы на боевом посту и клянутся, что ни единой живой души и близко не было.