Ночь без права сна
Шрифт:
Здесь их и застал взволнованный Любаш.
Слуги вмиг разлетелись в разные стороны.
— Страсак, доложите барону, что мне срочно нужно его видеть! — приказал Любаш.
Страсак, глупо улыбаясь, многозначительно приложил палец к губам и прошептал:
— Тсс! Барон очень занят.
— Доложите немедленно! — запальчиво крикнул Любаш.
— Не могу, — вытянувшись в струнку, твердо заявил Страсак.
— Не корчите из себя шута! Слышите? — управляющий топнул ногой.
Распахнулась дверь, и вышел барон.
— Кто здесь кричит?
— На промысле пожар, герр барон, вот депеша! Нужно срочно ехать в Борислав. Через сорок минут уходит экспресс.
Директор тайной полиции
Моросил холодный дождь. Мерцающий свет газовых фонарей едва освещал тротуары. Прохожие в мокрых плащах или под зонтиками походили на безликих призраков.
Часов около семи вечера возле узкой калитки бывшего монастыря ордена кармелитов босых, превращенного в тюрьму, остановился крытый фиакр. Из него вышел высокий худощавый господин лет сорока пяти в рединготе и черном атласном цилиндре. Едва ли кому-нибудь из прохожих пришло бы в голову, что этот господин с продолговатым тонким лицом, густыми темными бровями и синеватыми веками, под которыми прятались серые проницательные глаза, — директор львовской тайной полиции, надворный советник Генрих Вайцель.
Вайцель не позвонил, как это делают другие, а ручкой зонта три раза постучал в решетку маленького окошка. Охранник даже не выглянул, ему было известно: так дает о себе знать только директор тайной полиции.
Отодвинулся тяжелый засов, открылась дверь, и Вайцель, не глянув на охранника, быстрыми шагами прошел по мрачному коридору и скрылся в кабинете начальника тюрьмы.
Начальник — тучный господин с пышными длинными усами и бакенбардами — ожидал прихода Вайцеля. Сидя в кресле, он поспешно просматривал разложенные на письменном столе донесения надзирателей. И когда дверь кабинета бесшумно отворилась, он вскочил с кресла и бросился навстречу Вайцелю, угодливо подхватил у него цилиндр и зонтик.
— Прескверная погода, герр майор, — первым заговорил начальник тюрьмы, чтобы вызвать Вайцеля на разговор и угадать, в каком настроении шеф.
Вайцель не ответил.
— Донесения! — приказал он резко и подошел к письменному столу.
— Прошу! Донесения перед вами, герр майор, — щелкнул каблуками начальник тюрьмы.
Вайцель углубился в чтение бумаг.
— Как ведет себя Иван Франко? — спросил он, подняв голову.
— Целый день беседует с арестантами, расспрашивает каждого о жизни. У бывалых допытывается про тюремные порядки, разумеется, не без своих комментариев. Собирается книгу писать о пашей тюрьме, прошу прощения, как о символе всей Австрии. Удалось перехватить это письмо.
— Так-так, это очень опасный человек. Но мы его обезвредим. По камере сорок один «А» все?
— Нет, здесь только о Франко. Сейчас покажу остальное.
Начальник тюрьмы поспешно подошел к сейфу, вынул оттуда папку и подал ее Вайцелю.
— Сегодняшнее?
— Да, герр майор!
Отобрав
— Что вы ответили Стахуру? — спросил Вайцель, откладывая бумагу в сторону.
— Как было приказано, герр майор: вы заняты и можете его принять только вечером.
— Хорошо, — Вайцель побарабанил пальцами по стеклу на письменном столе. — Пусть приведут его.
— Слушаюсь, герр майор.
Начальник тюрьмы позвонил. Вошел надзиратель в форме с фиолетовыми петлицами и таким же кантом на форменной шапке.
— Привести из сто пятой.
— Слушаюсь! — козырнул надзиратель и, повернувшись на каблуках, вышел.
— Мариана Лучевского из сорок первой «А» переведите к уголовникам, в семнадцатую, Большака — в тринадцатую.
— В одиночку?
— Нелепый вопрос. Сколько у вас тринадцатых?
— Виноват, одна, герр майор!
— Выполняйте!
Начальник тюрьмы выбежал отдавать приказание. Когда же возвратился, Вайцель уже расхаживал по кабинету и посасывал мятный леденец.
— Герр майор, прокурор Линц опять интересовался, выполнил ли я его приказание, — вкрадчиво проговорил начальник тюрьмы. — Он угрожал взысканием, если я немедленно не освобожу Ивана Франко.
— Сколько вы их уже имеете?
— Взысканий? Много… Девяносто шесть, — неохотно ответил начальник тюрьмы.
— И все — за один и тот же грех?
— Господин директор, у меня нет грехов. Если я держу арестантов больше положенного срока, в этом я не виноват, я несу службу и выполняю ваш…
— Да, да! Вы это делаете по моему приказу. А потому на взыскания не обращайте внимания.
— Но…
— Хорошо, хорошо, я поговорю с прокурором Липцем, а пока и на этот раз воздержитесь выполнить его приказ. Мы не можем так просто выпустить Франко, мы должны приставить к нему своих людей. Необходимо еще хотя бы неделю подержать его.
— Слушаюсь, герр майор!
— Вы не обижайтесь, голубчик Кранц, что герр прокурор строг с вами. Понимаете, нельзя допустить, чтобы думали, якобы у нас здесь творятся беззакония, произвол, будто мы можем, независимо от срока осуждения, держать арестанта в тюрьме сколько нам вздумается. Чтобы оградить закон от подобных нападок, прокурор делает вам выговоры. Вы не должны воспринимать их как взыскание и огорчаться. Наоборот, вы должны гордиться ими, как офицер своими ранениями, полученными в сражениях за нашу империю. Эта выговоры — не взыскания, а награда для вас.
— Рад служить нашему добрейшему цесарю Францу-Иосифу! — щелкнул каблуками начальник тюрьмы, а про себя подумал: «Ну и хитер! Да если выговоры ты считаешь наградами, то помоги тебе бог вместе с прокурором Линцем получить их вдвое больше, чем я имею!»
Мысль Кранца прервал надзиратель, он привел арестанта из сто пятой камеры.
— Прошу, садитесь, Стахур, — Вайцель указал на стул у письменного стола и обратился к Кранцу и надзирателю: — Вы свободны. Я вызову, когда будете нужны.