Ночь без права сна
Шрифт:
— Если Янека поймает пан попечитель — несдобровать ему, — вдруг забеспокоился Костусь.
— Ему не страшно: его отец — судья, — серьезно возразил Славик. — Судью все боятся.
— Когда я вырасту, я набью морду одному судье! — решительно заявил Костусь. — Если бы не он, наша хибарка не завалилась бы, а моя сестричка не была бы хромоножкой.
Помолчали.
— Мой отец не был вором. Он взял на стройке только одну-единственную доску… — голос Костуся
Костусь умолк — навстречу бежал Шецкий.
— Ну, как ты? Небось душа в пятки ушла? — спросил Костусь.
— Скажешь еще! — присвистнул Яцек. — Чего мне бояться? Пан попечитель к нам в карты приходит играть. Держите, — и Янек дал Костусю и Славику по большому яблоку, которые он сорвал в саду.
— А себе? — спросил Костусь.
— Надоели!
Костусь спрятал яблоко в ранец. Славик несколько раз откусил от своего яблока и протянул Костусю. Тот жадно съел яблоко, не оставив даже огрызка.
— Фью, фью, — посвистывал Шецкий. — А Игнаций панику в училище поднял: «Караул! Пропал паныч!»
— Ему же, наверное, попадет? — спросил Славик.
— Конечно! — усмехнулся Янек, щуря красивые черные глаза.
— Но он же совсем не виноват! А твой отец — судья, он должен быть справедливым, — рассуждал Славик. — И потом…
— Да ну тебя с твоими рассуждениями! — внезапно разозлился Шецкий. — Зубы мне заговариваешь. Так где же ваша тайна?
— Не такая уж она тайна, как ты думаешь, Янек, — виноватым голосом начал оправдываться Костусь. — Вот как придешь к нам, я тебе расскажу.
— Ваша вилла над самой Влтавой? — поинтересовался Шецкий. — Там красивые виллы. Мы с отцом на яхте часто катаемся вдоль набережной около Карлова моста.
— Янек, — решил подготовить Шецкого Костусь, — я живу не в вилле… Да мы совсем… У нас…
— Хвастун! — оборвал Янек. — Ты хочешь сказать, что живешь во дворце?
— Да нет же… Ну, сам увидишь, — безнадежно мах-пул рукой Костусь.
Мальчики подошли к мосту.
— А теперь сюда, — показал Костусь в сторону немощенной улицы с покосившимся фонарем.
— Туда? — разочарованно проронил Шецкий. — Далеко еще?
— Но очень.
— Мне уже надоело идти.
— Костусь тебе говорил, что он живет далеко, — напомнил Славик.
— Он сказал — возле Карлова моста, а теперь надо плестись вон куда, — недовольно пробормотал Шецкий.
— Не хочешь — не иди! Тебя никто не звал, — рассердился Славик.
Из кабачка вышли два подвыпивших грузчика. Одного из них, низкорослого, рябого, Костусь узнал — он жил в соседнем дворе.
Когда
— Поздравляю, малыш! Твоего отца выпустили из тюрьмы. — И шаткой, нетвердой походкой грузчики пошли дальше.
Шецкий насторожился. «Выпустили? Из тюрьмы? Значит, отец Костуся сидел в тюрьме, а он скрывал это? Может быть, его отец — какой-нибудь опасный человек, страшный разбойник, грабитель, а пан попечитель ничего не знает?»
— Давайте побежим, — сияя от радости, предложил Костусь. — Моего отца из тюрьмы выпустили!
— Я не могу бежать, — капризно сказал Шецкий, глянув на Костуся исподлобья.
Допрос был краток.
— За что твоего отца осудили?
— За кражу. Но он не воровал досок, — горячо заверял Костусь. — На него наговорили! Янек, а ты никому не расскажешь, что мой отец сидел в тюрьме? — взволнованно спросил Костусь.
— Так это и есть твоя тайна?
— Да.
— Вот дурак! А я еще клялся… Разве такие тайны бывают?
Но в душе Янек обрадовался: завтра он в школе всем мальчишкам расскажет эту тайну.
— Ну, еще далеко к тебе тащиться? — высокомерно спросил Янек.
— Нет, Янек, уже ворота видать.
Тесный двор, куда привел Костусь своих друзей (он, конечно, считал Янека Шецкого своим другом), был застроен убогими хибарками. Бегали куры и поросята, а горластый петух громко кукарекал, размахивая крыльями.
Костусь провел мальчиков через узенький проход между двумя хибарками с навесами, сделанными из фанеры и ржавой жести.
Под кривой акацией сидела на скамейке тоненькая русоволосая девочка лет восьми. Ее правая ножка в гипсе лежала на скамейке, а левая, босая, свисала, не доставая до земли. Возле акации стояли два маленьких костыля.
Девочку звали Мариня. Это была сестричка Костуся. Перед ней на земле сидело несколько ребятишек. Пытливые карие глаза Марини ловили завистливые взгляды детей, устремленных на букварь с цветистой обложкой, который Мариня держала в руках.
— Написали «ма-ма»? — спросила маленькая учительница.
— Написали, написали! — хором ответили дети.
— Теперь пишите: «ка-ша».
Тетрадью в этой «школе» служила мокрая земля, а карандаш заменяли большие колючки акации.
— Папа! — вскрикнул Костусь и бросился к худому стриженому человеку, который вышел из сарая.
— Сынок… — отец прижал к своей груди голову Костуся.
Костусь улыбался, а у самого из глаз слезы — кап-кап.